— Мне приснился странный сон, — пробормотал он сдавленным голосом.
Повисло тяжелое молчание. В глазах Юбера вспыхнула тревога.
— Ты пришел, чтобы поговорить со мной о сне? — спросил он с недоверчивым смешком. — Но я же не ясновидящий. И не психоаналитик. Я-то подумал, что у тебя неприятности. Ну, не знаю, семейные там или финансовые, быть может…
— Нет-нет, тут все в полном порядке.
— Тогда объясни, в чем дело. Что тебе снилось?
— Мне снилось, что я умер.
Снова пауза. Юбер ждал продолжения.
— И это все? — наконец спросил он.
Марсиаль заерзал в кресле:
— Что… что ты по этому поводу думаешь?
— Классика, — сказал Юбер. — Если это тебя тревожит, то зря. Сон классический.
— В каком смысле классический?
— А в том, что сон такого рода известен, много раз описан и связан, видимо, с тайным состоянием тревоги, а может быть, просто с плохим пищеварением. Какие-то нервные центры временно блокированы. Кажется, что ты парализован, а отсюда ассоциация с неподвижностью трупа.
— А тебе такие сны когда-нибудь снились?
Юбер задумался.
— Мне? Нет. Никогда. Никогда не снились. Впрочем, мне вообще ничего не снится. Или, во всяком случае, я не помню своих снов.
— Это было ужасно, — сказал Марсиаль. — Меня положили в гроб.
— Клаустрофобия, — безапелляционно заявил Юбер. — У тебя, видимо, клаустрофобия, в легкой форме. Это пустяки. Прими транквилизатор и будешь спать как младенец… Но право, — продолжал он, помолчав, — прийти ко мне из-за страшного сна! Ты меня удивляешь. Я считал тебя более уравновешенным.
— Дело в том… это еще не все, — сказал Марсиаль, отводя взгляд.
— Что ж, говори, дорогой, говори!
— Я открыл… — начал Марсиаль и остановился, испугавшись нелепости того, что собирался сказать, потом вдруг решился, как бросаются в воду; — Открыл, что мне осталось жить не больше двадцати лет, — выпалил он одним духом.
Юбер застыл в тревожном ожидании. Он решил, что его свояк сошел с ума и поэтому опасаться можно было любой выходки. Так прошло несколько секунд.
— Ты… У тебя какая-нибудь неизлечимая болезнь? — спросил он осторожно.
— Нет. Во всяком случае, насколько я знаю… Просто я вдруг отдал себе отчет в том, что, учитывая мой возраст, мне осталось жить не больше двадцати лет. Максимум тридцать.
Юбер вздохнул.
— Понятно, — пробормотал он, не сводя глаз со своего собеседника, боясь, как бы тот чего-нибудь не выкинул. — Действительно, тебе осталось жить только тридцать лет, — повторил он примирительным тоном (сумасшедшим надо всегда поддакивать, делать вид, что ты всерьез принимаешь их бред). — Это совершенно верно. Но скажи мне, — добавил он с подозрительной вкрадчивостью, — скажи, разве ты… ты этого не знал?
