«В давние времена здесь охотился император Карл. Выследив оленя, император погнался за ним. Когда оленя-косулю можно было уже достать стрелой из лука, косуля перепрыгнула с отвесного утеса на эту маленькую острую скалу и с нее ринулась вниз, в шумящий под горою поток. Пока венценосный охотник со своей собачьей сворой и егерями спускался с горы, олень-косуля успела свариться в этом потоке, настолько горяча была в нем вода. Этим потоком был якобы знаменитый карлсбадский источник Шпрудель. Мне не верится в это, потому что этот источник отстоит от знаменитой скалы примерно на километр. Так или иначе, но император получил к своему столу хотя и не убитого им, но вполне готового к употреблению отварного оленя. Радуясь такой удаче, тогдашний „обладатель страны сея“ приказал заложить здесь город с охотничьим замком для него. Но то ли замок не построили, то ли он не сохранился, но я его не видел, а город Карлсбад существует с тех пор».
Однажды мы гуляли по этому променаду с Францем Лерлом. К моему удивлению, он вместо восхищения гладкостью дорожки и благоустройством леса плевался и ворчал:
— Смотри, как здесь все прибрано, прилизано, смотреть противно и плюнуть некуда. Эх, то ли дело в России… уж лес так лес, чаща, бурелом… А здесь? Разве это лес? Нет, русский лес лучше, чем здешний, — заключал он.
А мне и здешний лес очень нравился.
В один день, когда у меня было побольше времени для прогулки, я решил подняться на Кройцберг (Крестовую гору), на вершине которой я каждый вечер видел чуть мерцающий огонек.
Свернув от своей гостиницы налево и пройдя около километра, я дошел до променада, ведущего на манившую меня вершину, и начал восхождение.
Передо мной отвесно стоял самый пик горы в виде большой острой скалы. Перед ней была совсем маленькая площадка. И здесь я встретил еще одного русского, который молча стоял, изваянный из бронзы, и спокойно смотрел на восток через горы, леса и холмы в сторону России. Это был памятник-бюст первому русскому императору, великому преобразователю России, царю-труженику Петру Первому. Мое сердце радостно забилось, преисполненное гордостью за Родину, за Россию, за то, что здесь ее Великому Петру оказан такой почет. «И здесь ты успел побывать, Петр Алексеевич», — думал я, глядя на памятник, который стоял на близко прислоненном к скале постаменте, а под ним, сияя на солнце золотыми буквами, находились три большие, расположенные рядом полированные доски из черного мрамора. На всех на них было высечено стихотворение князя Вяземского. На доске слева на французском языке, в центре под бюстом на русском, а справа на немецком. Стихи начинались так:
