— Часто думаете сейчас о человеческом сердце, Сергей Степанович?
— Да нет, — отвечает, — не часто. Перед сном иногда подумаю: я вот усну, а оно будет стучать, стучать. Будет работать. Я отдыхаю, а оно тянет… — О сердце он говорит, как рабочий человек о рабочем человеке.
— А на операциях не страшно?
— Говорят, — улыбается, — что иногда в обморок падают по первому разу. Даже мужчины. Может быть… А я за руками Вячеслава Ивановича наблюдаю внимательно. И тоже будто работаю. — Он рассказывает, как, наблюдая за руками хирурга, строил в воображении, а потом в металле универсальный дилятатор.
— Разве не было чертежей?
— Обхожусь без…
— А рассказывают, что сидите с Францевым, чертите часами.
— Сердце рисуем.
— А о чем думаете потом?
— О степени кривизны стержня, о том, чтобы гибкая передача была хороша…
— А о сердце думаете?
— Я ж говорил: перед самым сном иногда. Вот усну, а оно будет стучать…
— В сущности, — вмешивается Францев, — Сергея Степановича волнует та же тайна, что и новую науку — бионику. Почему сердце не устает?
Потом, когда Павлов вышел, Вячеслав Иванович обратился ко мне.
— Вы почувствовали его изумленное отношение к жизни?
А я в эту минуту думал о том, что рабочий, лекальщик Павлов, помогает понять одну изумительную, занимавшую в течение веков философские умы особенность человека: он совершает великое с настораживающим моралистов (они любят отыскивать «тайные пороки»!) бескорыстием или не совершает его вообще. Он никогда не делает это великое за деньги, за почести или из страха. И не потому, что не хочет: в любую из эпох тысячи людей хотели, совершив нечто замечательное, войти в «сонм бессмертных». Не получалось… А получалось у тех, кто делал это бескорыстно, не помышляя ни о золоте, ни о почестях. Ради денег не было написано ни одной великой книги, не совершено ни одного великого открытия в науке, не начато ни одного великого путешествия… (О фантастических богатствах мечтали матросы Колумба, но не он сам.) То, что делалось ради золота, не оказывалось великим даже у тех, кто когда-то, в пору бескорыстной юности, подавал большие надежды; это великолепно показал Гоголь в «Портрете».
Почему же только бескорыстие вело к победе? К бессмертию? В чем же тут дело?
И вот, подумал я тогда в кабинете Францева, не ученый, не мореплаватель, не писатель, а «обыкновенный человек» Павлов, рабочий-лекальщик, помогает это понять.
Потом я узнал: когда с Павловым однажды заговорили о вознаграждении, он ответил:
