— Извини, — проговорила она, ничего конкретно не имея в виду. Марти последовал за ней в кухню. — Просто я не ожидала тебя увидеть. Проходи. Боюсь, у меня жуткий беспорядок.
Воздух в доме был спертый, как будто комнаты давно не проветривали. На радиаторах сушилось белье, что добавляло сырости.
— Садись, — предложила Шармейн, убирая с кухонных стульев пакеты со всевозможными продуктами. — Я быстро закончу.
На кухонном столе лежала порция грязного белья, которую она загружала в стиральную машину, что-то нервно бормоча и стараясь не глядеть на Марти. Она пыталась сосредоточиться на том, что держала в руках, — полотенца, нижнее белье, блузки.
Марти не узнавал эту одежду. Он внимательно смотрел в надежде увидеть что-нибудь знакомое — то, что Шармейн носила раньше. Если не восемь лет назад, то хотя бы на одном из свиданий в тюрьме. Но все было новым.
— Я не ждала тебя, — повторяла Шармейн, закрывая дверцу машины и засыпая порошок. — Я была уверена, что ты сначала позвонишь. Посмотри на меня. Я похожа на пугало. И как назло, сегодня у меня столько дел!
Она закончила возиться с машиной и закатала рукава.
— Кофе? — предложила она и, не дожидаясь ответа, взялась за кофейник. — Ты хорошо выглядишь, Марти, правда.
Откуда ей знать? Она едва взглянула на него, поглощенная хозяйственными заботами. Марти сидел и смотрел, как Шармейн возится у раковины, протирает тряпкой стол, будто за эти восемь лет ничего не изменилось, только на их лицах добавилось несколько морщинок. То, что он сейчас чувствовал, напоминало панику. Ему хотелось скрыть это, чтобы не выглядеть дураком.
Шармейн налила ему кофе. Они поговорили о том, как изменился квартал. Затем Марти выслушал длинную историю о Терри и о выборе краски для фасада дома. Они обсудили, сколько стоит доехать на метро от Майл-Энда до Уондсворта, и Шармейн опять отметила, как хорошо выглядит Марти:
— Поверь, я не шучу.
Она говорила обо всем и ни о чем, словно рядом была чужая женщина, и от этого Марти чувствовал боль. И Шармейн тоже, он знал. Она убивала время, заполняла его пустопорожней болтовней и ожидала момента, когда Марти сдастся и уйдет.
— О, — воскликнула она наконец, — уже пора переодеваться.
— Уходишь?
— Ла.
— Ох!
— Если бы ты предупредил меня, Марти, я бы убралась здесь. Почему ты не позвонил?
— Может быть, мы сходим куда-нибудь пообедать?
— Может быть. — В голосе Шармейн не звучало ни малейшего энтузиазма. — Сейчас совсем нет времени…
— Нам нужно поговорить, и ты это прекрасно понимаешь.
