повалил её и сам упал. Дьявол! Костюм его был весь в пыли и пропитался потом. Нельзя в таком виде на сцену! А Нарикомая и Мондзабуро продолжали на сцене диалог. Похоже, им было весело. Ещё бы! Они же знали, что он в ловушке.
— Что такое? Тоята вернулся?
— А Синобу?..
— Тогда, пока дело не сделано…
— Мы должны держать всё, о чём говорили сегодня…
— …в секрете! — проговорили оба в унисон.
— С возвращением, Тоята!
Далее в тексте пьесы следовала ремарка: «Слышится кашель».
Выход Кондзо. Что делать?! Что делать?! Он как-то умудрился выдавить из себя:
— Кх-е-м!
Слышат они его? Итикава отчаянно барахтался в кучах бутафорского хлама, пока не наткнулся на стену аппаратной. Чёрт! Он бродит по кругу! Над ним сейчас как раз центральный сектор сцены. Уж теперь-то он не собьётся! Кондзо резко повернул назад и двинулся прямиком туда, где по его расчётам должна была находиться гримёрная. А Нарикомая и Мондзабуро тем временем продолжали развлекать публику:
— Синобу! Я слышала, мой брат вернулся, но что-то его не видно.
— А как дела у господина Тояты?
— В последнее время он часто бывает на телевидении. Может, ещё не вернулся.
Было слышно, как зрители покатились со смеха. Кондзо налетел на что-то твёрдое и рухнул на пол лицом вниз. Не в силах больше выносить происходящего, он закричал так громко, что, казалось, горло разорвётся:
— Здесь! Я здесь! А-а-а! Госпожа Синобу! Принесите, пожалуйста, мои извинения вашей матери.
— Откуда звучит этот голос?
— Будто из-под земли.
— Да, определённо он исходит из-под земли.
— Или из бездны Преисподней?
— Этот слабый голос…
— …может принадлежать только…
— Кондзо Итикаве! — закончили вместе Нарикомая и Мондзабуро.
Крякнув от возмущения, Кондзо подпрыгнул на месте. До каких пор они будут делать из него посмешище! Он заметался, как испуганный кролик, опять налетел на что-то и снова упал. Схватившись за ушибленную ногу, запрыгал на другой туда, где маячил тусклый свет. Там должна быть лестница.
— Ива-сама! — Кондзо бессильно опустился на пол. Перед ним стоял макет миниатюрного храма, посвящённого богу каменотёсов Ива Даймёдзин. При постановке «Истории о призраке из деревни Ёцуя с дороги Токайдо»[20] Кондзо и другие участники проекта молились перед этим храмом, а потом его задвинули в подвал. Он был украшен красными вымпелами, в ритуальных светильниках по обе стороны сооружения тускло горели лампочки.
— За что ты проклял меня, Ива-сама? Я не сделал ничего плохого. Прости, если что-то не так. Спаси меня от этой муки! — умолял Итикава, складывая в мольбе руки и кланяясь, пока наконец не разрыдался. А на сцене продолжали злословить:
