Воцарилось молчание.
— Прошел месяц, как мы обратились к народу Израиля с требованием выдачи этого человека, — обведя присутствующих тяжелым взглядом, размеренно начал свою речь Каиафа. — За это время четырнадцать человек, несогласных с этим, покинули синедрион. Пятерых, сочувствующих, мы изгнали сами.
В голосе первосвященника появились угрожающие нотки. Лицо его стало наливаться кровью. Чувствовалось, что он с трудом сдерживает закипающую ярость.
— Они считают, что, позабыв об обычаях, синедрион хочет без суда вынести решение о казни. Нет, и еще раз нет! Вы знаете, что согласно нашим обычаям преступника можно приговорить к смерти только после предварительного предупреждения. Он уже его получил после того, как, проходя с учениками в одну из суббот через поле, срывал колосья и растирал зерна руками. Мы предупредили его, но он не внял нам. Более того, в другую субботу он прилюдно излечил в синагоге сухорукого. Да, закон позволяет лечить в субботу, если больной не доживет до утра. Но сухорукий страдал недугом тридцать восемь лет, и смерть ему в тот день не грозила. Это не оплошность. Это вызов. Вызов мне, вызов вам, вызов Израилю…
Сделав паузу, он продолжил, все более и более распаляясь:
— Это не мы, а он поставил себя вне суда, назвав себя и Судом и Прощением. И не мы, а он нарушает обычаи тем, что все время пьет и объедается, берет деньги у мытарей и окружает себя блудницами. Попирая закон, он нарушает священную субботу! Он называет себя Сыном Божьим, и за него отпускает грехи! Он даже грозился разрушить иерусалимский храм! Что еще нужно вам, чтобы понять, как он опасен для Израиля?
Каиафа зашелся в крике, потрясая посохом, но, поймав на себе укоризненный взгляд тестя, умолк, обводя взглядом присутствующих. Заметив старого раввина, он протянул к нему руки:
— Равви! Я всегда рад видеть тебя среди нас, но сейчас опечален тем, что ты молчишь. Ты же был там, когда он это говорил, и все слышал. Почему ты безмолвствуешь? Почему я один должен думать о спасении Израиля?
Раввин густо покраснел, засуетился и, потрясая свитком, что был у него в руке, сказал:
— Все, что здесь написано, записано лично мною с его слов в храме. И все это я слышал собственными ушами.
Он развернул свиток и стал читать:
— «Горе вам, книжники и фарисеи, что затворяете Царство Небесное — сами не входите и желающих войти не пускаете.
Горе вам, книжники и фарисеи, что поедаете имущество вдов и лицемерно долго молитесь; за это примете тем большее осуждение.
