Намек был понят.
***
Вечернее солнце еще висело на горизонтом, но под полозьями уже поскрипывал снег. Все в природе было таким, когда днем веет весной, а к вечеру возвращается зима, но не полноценная, а будто уставшая, обессиленная. В такт неспешного движения саней, мимо проплывали дома и домишки. Вокруг все было знакомо. После сытного обеда и рябиновки на душе царило умиротворение, какое бывает, после окончания сулящего успех дела.
Вспоминая разговор с Усагиным, Владимир Ильич вновь и вновь вспоминал - он дарил! Дарил, и это взывало восторг у такого милого человека. На мгновенье ему показалось, что все трудности позади, что впереди только захватывающие перспективы. Диссонансом прозвучала мысль о неизвестном человеке за океаном, что возможно прямо сейчас испытывает такую же лампу. Потом мелькнула мысль о Усагине.
- Борис, я конечно не против, но как ты решился рассказать Усагину все тонкости?
- Ты сомневаешься в его порядочности?
- Ну ... люди в этом времени честны, а потом... мне показалось, что он хороший человек.
- М-да. Сильно сказано. Ильич, проходимцев в этом мире не меньше и не больше, чем в нашем.
- Но почему? Как можно такое утверждать? - с горячностью начал Мишенин.
Глянув на математика, Федотов с тоской продекламировал:
И светел полуночный зал,
Нас гений издали приметил,
И, разглядев, кивком отметил,
И даль иную показал.
Там было очень хорошо,
И все вселяло в нас надежды,
Что сменит мир свои одежды.
Тра-ля- ля- ля, ля-ля, ля-ля.
- Эх, Ильич, Ильич. Природа человека - это, считай, мировая константа. Генетика, брат. Отсюда пропорции между праведниками и негодяями не меняется, по крайней мере, последние пару тысяч лет.
- Так уж и не меняется?
- А ты мог бы душой принять Иллиаду, сместись соотношение между добром и злом?
В чем-то Борис был прав, это констатировала математическая логика, но, как же тогда все его мысли о сегодняшнем и его родным времени? Неужели он так сильно ошибался и в природе все цинично-предопределено? На душе стало тоскливо.
У Федотова же от упоминания о Илиаде, по ассоциации мелькнула любопытная мысль:
- Вова, а ты не задумывался, что инквизиция проводила грандиозный социальный эксперимент по изменению природы человека? Лысенковцы, блин, хреновы.
- Борис! Ты о чем, какой эксперимент?
Такой зигзаг мысли товарища мгновенно отвратил математика от горестного состояния души.
- Помнишь, ты как-то высказался, что наш социализм, был грандиозный социальным экспериментом. Ты тогда еще говорил о культурном воздействии. В этом смысле разве деятельность инквизиции не была экспериментом даже большего масштаба? В логике прореху найдешь?
