Хотелось Степаниде на Инзер. Андрейку надеялась успокоить. Тревожится он, что совсем отдалился от нее отец. Подозрение взялось угнетать. Для чего ему сейчас подозрение? Наподозревается еще. И не в этом ее основное беспокойство. Проследила она по людям за свои почти полвека: что́ сын в отце, дочь в матери смолоду осуждают, к тому сами в зрелую пору скатываются. Не похож Андрейка на многих сверстников с их улицы и из своей школы. Пакостным словом уст не замарает. В темных подъездах с девицами не тискается. Завелась мода спекулировать жевательной резинкой, шведскими лезвиями, американскими сигаретами, Андрейка ни-ни. Не табачник. Не картежник. Не выпивоха. Разве что… Ох, отец, отец… Ссорилась. Грозила. Обещал. Не уследишь, как опять подобьет.
Успокоится Андрейка, если они с отцом вместе в путешествии побывают. Там она и убедит, на Инзере, Никандра Ивановича не сметь подбивать сына на худое дело. Муж уверен, что таким образом возвращает, чего недодают. Она-то думает: коль все примутся по личной мерке общее добро урывать, до чего докатимся? Люську замучил разговорчиками: мол, по собственной разумной воле уравновешивает чаши весов. До чего дошло, Люська начинает бахвалиться, что у себя в швейном ателье объясняла товаркам его теорию уравновешивания, и они склонились, что, дескать, справедливость тут ночевала. Пришлось посовестить дочь и Никандра Ивановича прочистить.
Никандр Иванович вроде одумался — а то всегда наперекосяк и давай злобиться — или испугался, согласно сказал:
— Чем маюсь, тем поделиться можно. Нельзя иначе. Пообсуживаем; глядишь, проблема на практические рельсы встала.
Все-таки, по всей видимости, остерегается он ее. Рассказал анекдот. Сидит будто у проходной завода старик, ест горбушку да ругает власть. Подошел к нему какой-то курфюрст и ну тоже ее ругать. Старик слушал, слушал да хвать курфюрста в ухо. Тот: ты, мол, за что? Сам вон как ее честишь. Тогда старик вдругорядь курфюрсту в ухо: «Ты честишь власть, чтоб ее не было, а я, чтоб лучше становилась и вечно существовала для трудящегося народа».
Рассказал… Думает — оборонился на будущее, ежели что. Эх, Никандр Иванович. Хитрость твоя постылая. Родную жену низвел на последнюю ступеньку. Лиходейку на себя сыскал. Ой, что же подеялось с людьми? Родной родного как последнего вражину остерегается. Что было-то, забыть бы время.
Хотелось Степаниде на Инзер. Край пращуров и по маминой линии и по тятиному корню. Далеко ли от Белорецка до Инзера? Тятина родня белорецкая, сплошь прокатчики да доменщики. Мамины предки из деревни на Кане. В Белую Кана впадает, как и поворотистый Иванычев Инзер. Блазнит
