Вынырнул близ Марьям. Колыхался вздувшийся вокруг ее талии подол платья. Рядом плавал гусь.
— Эй, зачем долго нырял? — погрозила она пальцем и подалась к берегу. Гусь поплыл за ней. Шлепая по мокрому песку косо повернутыми внутрь лапами, он то и дело оборачивался, сердито шипел и присвистывал, словно укорял за то, что Марьям пришлось намочить платье, вязаные шерстяные чулки, глубокие калоши.
Андрюша засмеялся потому, что г у с ь в ы г о в а р и в а л ему за легкомыслие и потому, что Ишкар недовольно рассматривал, как мать отжимает подол, недавно пышный от сборок, красивый, а теперь тяжелый, вислый, прилипчивый.
Засмеялась и Марьям. Ласково зазвякало, заискрилось на ее груди веселое монисто.
— Эй, иди молоко пить, — сказала она, снова принявшись отжимать подол. — Ильгиза хочешь увидеть? На мельницу пойдешь — увидишь. Сено косит.
Молоко было холодное, густое. Лепешки белые с поджаристыми пузырями и пылинками древесной золы.
Ильгиз точил косу, когда Андрюша подошел к нему.
Брусок легко летал по кривому лезвию. Рукава рубахи, она закрывала спину Ильгиза, были завязаны на шее. Из травы чуть высовывались кромки резиновых голенищ, штаны над ягодицами глядели круглыми сатиновыми заплатами.
«Цынь-джик», — тонко звучало с косы.
«Тинь-цынь», — пела синица.
Органно гудя, кружил над цветами шмель. В березовой роще, мягко белевшей на косогоре, стрекотала сорока.
Ильгиз воткнул черенок косы в землю, вытащил из кармана пучок клубники, кинул навстречу Андрею.
— Ешь.
Ягоды были крупные, вафельно-пористые, но зеленые и настолько кислые, что глаза заводило под лоб.
— Знаешь, что я придумал. Мы с тобой должны клубникой торгануть. Созреет когда. Четыре ведра соберем — на базар, еще четыре — на базар.
Ильгиз хитро прищурился, сел на корточки, да так, словно держал за ушки зажатое между ног ведро, и закричал:
— Огромная клубника, вкусная клубника. Гривенник — стакан. Совсем дешево, просто дарма. Раньше рубль стоил. Сахар берешь, варенье варишь. Вкусное варенье — зубы съешь.
Андрюша положил ладонь на горячую, шитую серебром тюбетейку Ильгиза, чуть-чуть толкнул. Ильгиз повалился на спину.
— Для чего продавать?
— Для денег.
— Лично мне они незачем.
— На фига волку тужурка? По кустам ее трепать?
— Правильно, Ильгиз.
— Твоему отцу.
— У отца есть деньги в загашнике.
— Чтоб не вынуждал…
— Обойдется.
— Опять полезешь на склад?
— Держи карман шире.
— Не зарекайся.
— Покамест клубника поспеет, я уж уеду.
— Тогда зачем приехал? Тогда не приезжал бы совсем.
