Я открыл глаза, увидел низкий, потемневший от старости потолок, ситцевую занавеску, отделявшую боковушку от горницы, но по-прежнему, как во сне, слышал молодой голос, читавший по-французски стихи.
Кто мог читать их здесь, в глухой мещерской деревне, где люди, как мне казалось, целиком были поглощены заботами о земле, об урожаях картошки и увеличении надоев молока?
Мне доводилось бывать в этих местах и прежде, очень-очень давно, почти сорок лет назад. И самому мне было тогда всего одиннадцать лет.
Была гражданская война, разруха и голод. Собрав кое-какие пожитки, мать сказала мне:
— Давай, Витюшка, под Туму съездим. Может, картошечки да маслица выменяем.
Поручив младших заботам соседки, мы по чугунке поехали в Туму, а от Тумы пошли пешком.
В Лесниках пришлось заночевать у какой-то солдатки. Меня положили на печке с хозяйскими ребятишками. Было там жарко и душно. В углах густо шуршали рыжие тараканы. Хозяйских ребятишек было двое: один, пожалуй, приходился мне ровесником, другой года на три моложе. Мы лежали на печке и отчужденно посапывали, стесняясь друг друга. В кармане у меня была «галка» — золотисто-желтый шарик. Я захватил его тайно от матери, рассчитывая променять в деревне на репу. Но тут, размякнув в тепле и преисполнившись чувством благодарности к приютившим нас чужим людям, я молча сунул «галку» младшему мальчику. Он тоже молча зажал ее в маленькой горячей ладошке и только сильней засопел. А две солдатки — хозяйка и моя мать — сидели в потемках и говорили о своих горестях.
— А голомечко ли ты замужем-то? — спрашивала хозяйка у матери.
— Как?
— Замужем-то, баю, голомечко ли? — повторила хозяйка.
— Да что-то я не пойму.
— Она спрашивает, давно ли, мол, замужем, — хрипловатым баском сказал с печки старший мальчик.
— По-каковски же это вы говорите-то? — спросила мать.
— А по-здешнему, по-деревенски. Мы, ведь, родная моя, неграмотные.
После, рассказывая об этом своим соседкам, мать неизменно добавляла:
— Вот уж сторона-то глухая. И люди-то говорят так, что понять невозможно. Парнишечка-то, видно, в училище бегает, так уж он объяснил. А то голомечко да голомечко, а что оно значит, поди догадайся.
Вот какими мне и запомнились старые Лесники.
Конечно, здесь, как и всюду, с тех пор произошли немалые перемены. Но все-таки французские стихи, звучавшие в деревенской избе, удивили меня.
Я встал и тихонько выглянул в горницу. За столом под электрической лампочкой сидела девушка лет семнадцати, очень похожая на хозяйку, и вслух читала стихотворение из школьного учебника французского языка.
