За месяцы, проведенные в замке, повседневные обязанности обратились в рутину, и уже не возникало желания забиваться от Дольгара под кровать. Надо всего-то вытерпеть минут пятнадцать.
И я терпела. Злилась на себя за это рабское смирение, но все же терпела.
Из-за этого всего после ужина возвращаться в свою комнату не хотелось, и я продолжала сидеть в углу, наблюдая за уборкой трапезной и рассеянно поглаживая вспрыгнувшую на колени кошку. Кошка пригрелась и уютно заурчала, слуги ходили туда-сюда, иногда напевая себе под нос. За прошедшие месяцы обитатели цитадели ко мне привыкли, и теперь мое поведение уже не казалось им таким уж странным. Вздумай я вот так посидеть в первые дни – непременно удивились бы, а сейчас никто не обращал на меня внимания. И я сама не заметила, как задремала, прислушиваясь к кошачьему мурлыканью.
Встрепенулась от шелеста бересты и скрипа пера.
Кошка вздрогнула и раздраженно повела рыжим ухом, но, в отличие от меня, не проснулась.
На краешке стола сидел шут и что-то быстро писал, иногда задумываясь о чем-то, и тогда рука замирала над листом, а на кончике пера собиралась опасная черная капля. Впрочем, она никогда не успевала сорваться и испортить буквы – сказывалась сноровка.
Было тихо-тихо, так тихо, что слышалась возня мыши под половицей. Единственным источником света осталась догорающая свечка Патрика, и весь огромный зал сузился до этого слабенького кружка, и сделалось несколько жутковато смотреть дальше – туда, за грань темноты.
— Привет, Аретейни, – сказал шут, не оборачиваясь, хотя я не двигалась, и как он догадался о моем пробуждении – оставалось загадкой. Голос у него был усталый и тихий.
— Привет, – хрипло отозвалась я и осторожно прочистила горло. Каждый раз наши встречи казались мне странным сном. Может, потому меня так сильно тянуло к Патрику. А может, все дело в его нерушимой духовной силе и честности. Каждый поступок шута, каждая высказанная мысль вызывали невольное восхищение – и когда он лечил меня, и когда уводил нас с Ниллияной от опасности, и песня на моей свадьбе – песня, написанная, чтобы поддержать меня, песня, за которую он мог запросто лишиться жизни. Манера идти против сложившихся обстоятельств, идти, несмотря ни на какие препятствия и ни на какие опасности, сила и искренность – все это сквозило буквально в каждом жесте.
Я захлопала глазами и, подхватив недовольно дернувшуюся тёплую со сна кошку, подошла поближе.
— Опять балладу пишете, Патрик?
