— Просыпайся, княжна.
Я захлопала ресницами. Зачем он мне помогает, интересно? Зачем возится?.. В губы ткнулся край ложки, и я послушно выпила микстуру.
— А… – голос сорвался, и я откашлялась. – А сколько времени, Патрик?
— Сейчас два часа дня. Доброе утро!
Я хотела сесть, но побоялась, что вытечет лекарство.
— Это я со вчерашнего вечера сплю? Дольгар, наверное, злится, что я дезертировала с ужина.
— Ага. – Патрик присел рядом. – А также за завтрак, обед и полдник.
— Что?! – Я, все-таки, попыталась вскочить, но рука шута неожиданно властно надавила на плечо, заставляя лечь обратно, и я подчинилась. – Это сколько же я валяюсь?
— Три дня. Дольгар послал за врачом, но дороги развезло, и он только добрался. А ты все это время была без сознания. Ниллияна от тебя ни на шаг не отходила. Сейчас она спит. – Шут засмеялся. – Хорошо, что Растмилла приготовила много снотворного.
— Растмилла? – все-таки приподнялась я. – Так, мне не показалось… а чего она? Зачем?
Патрик удивленно поглядел на меня и сменил позу, вытянув ноги.
— Все видели, что тебе плохо. Вот и решили помочь. Это же очевидно.
Я откинулась на подушку. Пробормотала:
— Зачем рисковать… вам же влетит…
Шут улыбнулся.
— Конечно, влетит. Если Дольгар узнает. А кто ему скажет?
— А вы, Патрик? Лично вы – зачем мне помогаете?
— Потому что тебе нужна помощь. – Шут перестал улыбаться и вздохнул. – Чего ты расспрашиваешь?
— А того. Если бы Дольгар заболел – вряд ли вы стали бы с ним так же возиться.
— А если бы я с тобой не возился – этот коновал пустил бы тебе кровь, напоил белладонной, и добил окончательно, – парировал шут. Мне от этих слов сделалось как-то плохо, и я невольно ухватила его за руку.
— Не надо! Вы уж, пожалуйста, меня не бросайте.
— Не брошу, – серьезно пообещал Патрик. – Только учти: если ты попытаешься сбежать или вздумаешь повторить подвиг Вилёнки – я не смогу тебе помочь.
— А что она сделала? – не выдержала я.
— Влюбилась. – Шут поднялся. – Ладно, княжна. Отдыхай. И помни: Дольгар – жестокий человек. А ты в его власти. Будь осторожнее, и перестань бегать по тюрьмам. – Он развернулся и вышел. А я так и осталась хлопать глазами. Они что, решили, что я втрескалась в Тадеуша?.. Это еще полбеды – слуги розгами не высекут, и на воротах не повесят. А вот, если то же самое подумает Дольгар – мне несдобровать. Как бы спасти охотника, чтобы не вызвать подозрений?..
К вечеру следующего дня, после пяти визитов Патрика с его лекарствами, боль окончательно утихла, а я так ничего и не придумала. Можно было воспользоваться оказией и прикинуться тяжелобольной, тем самым выиграв еще несколько спокойных ночей, однако наличие, хоть и средневекового, но медика, отметало такую возможность. И, когда недовольный врач объявил в присутствии мужа, что я могу вставать, пришлось заверить общество в своем выздоровлении. Правда, при первой попытке Дольгара возобновить супружескую жизнь, я невольно заорала – едва поджившие ранки дали о себе знать. К моему величайшему облегчению, господин брезгливо скривился, отпихнул меня и оставил дрожать и реветь, а сам ушел. Боль заставила скорчиться и так сидеть, дрожь все не проходила. Я злилась на эту слабость, но ничего поделать не могла.
