Летом оставлять перемет без присмотра нельзя. Егор очень хорошо знал это: не одну снасть подарил чужим людям. Он загодя взял с собой свой старый брезентовый плащ и телогрейку, чтобы было на чем прилечь возле реки, где-нибудь под кустом.
Покончив с переметами, Егор попросил причалить к берегу; взяв с кормы телогрейку и плащ, он распорядился, чтобы Наташа ехала домой.
— На зорьке приезжай, — сказал он. — Подсачник смотри не забудь. А то ввалится щука кило на три — что делать с ней?
Наташа промолчала. Федор поспешил заступиться за нее, повернув дело так, что, мол, это было бы с их стороны нехорошо: оставить дядю Егора одного.
— Мы сейчас костер разведем! — радостно засуетился Федор. — Чаю в ведре заварим. Попьем, поговорим — и не заметите, дядя Егор, как ночь проскочит.
И в самом деле Наташа и Федор быстро наломали веток, нарвали травы; поверх душистой травы разостлали брезентовый плащ: пожалуйста, дорогой Егор Васильевич, ложитесь, отдыхайте, чем вам не пуховики! Тут же наволокли целый ворох сушняка, развели костер — и все с шуточками да прибауточками. Не успел оглянуться Егор — они уже в лодке: Наташа на корме, а Федор веслами машет вовсю.
— Вы куда?
— Мы на ту сторону, на пески. Купаться.
Уже погасла заря, и туманно и росно стало вблизи реки, а молодежь все не возвращалась. Подкладывая в огонь сушняку, Егор прислушивался к звукам, доносившимся с того берега. Федор и Наташа бегали по отмели, брызгались и смеялись.
Вернулись они за полночь — мокрые, усталые, но счастливые. Егор угостил их чаем. Напившись, Наташа привалилась плечом к отцовской спине и затихла. Егор укрыл ее ватником, и она, пригревшись, задремала.
Мужчины еще долго сидели возле медленно угасавшего костра. Егор курил, а Федор, отпивая маленькими глотками горячий чай, рассказывал про то, как они рыбу тралят в дальних морях да как живут люди в других странах. Егор поддакивал, ответно рассказывал про колхоз: скудеет, мол, земля, замучили мужиков нехватки и прорехи.
Намаявшись за день, Федор откликался все реже, все глуше. Наконец совсем замолк, заснул.
Егор лег навзничь и, заложив руки за голову, долго лежал с открытыми глазами, глядел в небо. На темном небе мигали звезды, было тихо и тревожно на земле, и какая-то грусть теребила душу. Сколько раз он вот так же, с какими-то тревожными думами, глядел на звезды, и всякий раз предчувствие чего-то заставляло его содрогаться перед таинством и величием мироздания.
Он вспоминал себя подростком, в ночном. Вот так же догорал костер, похрустывали и фыркали лошади на лугу, спали, намаявшись за день, друзья, а он лежал на чуткой земле и думал. В детстве жизнь казалась такой ясной и понятной!
