Сын | страница 11
Мы огородили прочным забором двор и загон для скота, соорудили коптильню, амбар и конюшню, где отец устроил даже небольшую кузницу. У нас в доме были нормальные деревянные полы, стеклянные окна со ставнями и немецкая печка, которой хватало всего нескольких поленьев на целую ночь. Мебель выглядела как покупная; мормоны в Бернете все починили и заново покрасили.
В большой комнате стояли родительская кровать под балдахином и койка сестры, а мы с братом делили кровать в неотапливаемой комнатке в конце коридора, хотя я частенько предпочитал ночевать на улице, в гамаке на старом дубе. Брат зажигал свечу и читал (мать позволяла ему такую роскошь), а я не мог спать при свете.
В большой комнате стояла главная семейная ценность – клавикорды, единственное наследство, доставшееся матушке от испанских предков. По воскресеньям немцы приходили в гости – полюбоваться на такую редкость, попеть и посмотреть представление очередной пьесы моего братца. Мать заводила разговор о переезде в Фредериксберг, где дети могли бы продолжить образование. Меня она считала пропащим созданием, и не будь сама участницей моего появления на свет, отрицала бы, пожалуй, свою роль в этом деле. Я же намеревался примкнуть к рейнджерам, как только подрасту, чтобы сражаться с индейцами, мексиканцами и прочими врагами.
Оглядываясь назад, я понимаю: мать знала, что должно случиться. В те времена люди были более открыты, мы чувствовали малейшую дрожь в пространстве вокруг, чуяли приближение опасности; даже типы вроде моего братца жили в согласии с природными законами. Это сейчас люди закованы в броню. Ничего не видят и не слышат. Земля искалечена, и Закон извращен. В Книге Господа сказано: я соберу вас в Иерусалиме и расплавлю вас в горниле моего гнева. Сказано, что так очистятся земли, которые нечисты[11]. Я согласен. Нам нужен великий пожар, пламя от океана до океана, и клянусь, я утоплюсь в керосине, если позволено будет запалить тот обещанный огонь.
Впрочем, я отвлекся. В тот день я старался заняться полезным делом, как все тогдашние мальчишки, – мастерил ярмо для быка. Сестра выглянула из дома и крикнула: «Илай, ступай принеси матушке из холодной кладовки над родником все запасы масла и варенья».
Я поначалу сделал вид, что не слышу, потому как нечего ей командовать, а что до ее предполагаемого очарования, оно давно не действовало. Признаюсь, частенько я дьявольски ревновал ее к брату, к тому, как они, бывало, сидели рядышком и улыбались чему-то, им одним понятному. Вдобавок она меня невзлюбила после того, как недавно я увел лошадь у ее главного поклонника, эльзасца по имени Хайберт. И неважно, что я вернул лошадь в лучшем состоянии, чем брал, порадовал животное, научил слушаться опытного наездника, Хайберт все равно ее бросил.