4/IХ.52 г.
Славка! Родной ты мой.
Сколько сегодня у меня слез радости: Маша пошла в деканат и выносит мне 2 — понимаешь два!!! твоих письма.
…
В общем, читала твои письма, сидя на столах в конце коридора, и плакала. Я ожидала твоих писем, но не знала милый, какие они будут, не знала…
Поэтому они для меня явились неожиданными и чудесными.
Вдруг подходят ко мне ребята (Пархом и Данка): «Чего ревешь?»
— Да нет, говорю, это «я смеюсь».
— Что-то не похоже.
А потом Пархом выхватил письмо, но я ему сказала, что это не для тебя, и он понял все, сразу отдал.
Только, говорит, пригласи меня обязательно на свадьбу. Подарю тебе четверть водки с соской.
А потом подошел Генка, этот не уговаривал (я их ужасно прогоняла), а подошел к Пархому и велел уйти.
— Но она же плачет…
— Не надо! Это она от счастья, ведь правда, Извеныш.
Генка серьезный, он все понимает.
…
Славонька! Никогда не нужно жалеть о том, что прошло. У нас будет лучше в бесчисленное множество раз, уверяю тебя, потому что я тебя очень люблю.
…
Зачем ты сомневаешься еще в том, что то, что родилось в Облсовете, — это не настоящее. Ведь ты сам знаешь мои мучения.
…
Ты для меня жизнь, а без жизни человек не существует. Правда ведь. А «американку» я доверяю тебе исполнить, мне очень трудно, т. к. при расставании с тобой я очень боюсь за себя. Ясно!
А телефонистка очень, очень и очень слаба. Разве она может прервать наш разговор — только формально. Правда ведь, родной. Мы всегда и везде будем только вместе и ты не ошибаешься, если бы ты видел меня в эту минуту и ты сразу бы понял, что НЕ ОШИБАЕШЬСЯ.
А если ты, гадостный, будешь лентяйничать и диплом будет стоять, то смотри… Запрещаю тебе ходить в разные леса, делом займись, иначе будешь битый лежать с распухшими ушами, когда я приеду… ну уж… примочки я тебе так и быть сама поставлю на уши…
…
Слава! Пожалуйста, напиши мне, как ТЫ понимаешь о моральных качествах человека, ну, советского. Мне это очень нужно. Очень. Ну, как тебе кажется цельный человеческий характер? Сколько сможешь. Это нужно для дела. Роль хочу играть драматическую.
6 сентября 1952 г.
Крокодил!
Вот что! Если ты еще посмеешь мне писать подобные строчки: Не надоел он еще тебе? — то я вынуждена буду приехать экстренно в Ленинград и… надавать тебе в ухи. Что это такое? Слышишь, об этом не может быть ни одного слова.
Видите ли, он сомневается меня назвать «своей» ха-ха! Значит, у тебя, может быть, еще есть… Учти Славец, что я злая и расправлюсь с тобой жестоко. Что? Скажи мне, ненормальная ты фигура, кто тебе дал право так доводить меня своими сомнениями до нервного почерка.
