– Извините, товарищ капитан, – он приоткрыл дверь в аудиторию. – Вы, вероятно, перепутали экзаменационные листы. Я отвечал на двойку.
– На вступительных экзаменах оценка ставится не за то, как кандидат отвечает, а за знания и навыки. Так что позвольте мне решать, кому и что ставить.
Ларька обалдело стоял у окна в коридоре, обдумывая свое печальное положение, когда дверь из аудитории открылась и вышел Джанелидзе.
– Зачем Вы, товарищ кандидат, устроили этот… балаган? – сказал он, подойдя к Ларьке. – Не хотите у нас учиться?
– Не хочу.
– Ах, вот оно что! Странно. Это одно из лучших и старейших учебных заведений в стране. Но силой Вас, конечно, никто заставлять не будет. Петровские времена прошли. Только все это надо было сделать как-то более достойно… Хотя бы поговорить со мной до экзамена.
Ларьке стало стыдно: этот капитан, по всему видно, человек порядочный. Какое Ларька имел право вешать ему лапшу на уши?
– Прошу Вас извинить меня, товарищ капитан, я поступил необдуманно. – Воцарилось молчание. – Если Вы считаете нужным, – сорвалось вдруг у Ларьки с языка, – я останусь здесь учиться.
– Дело здесь совершенно не во мне. Меньше всего я собирался давить на Вас. К тому же минутные настроения редко бывают надежными. – Он повернулся и зашагал по коридору.
«Да, – подумал Ларька, – у капитана есть чему поучиться и кроме физики».
Всю ночь он ворочался на своей «верхотуре» – верхнем ярусе двухэтажной койки – и заснул только под утро. Заснул крепко, так что не слышал побудки, проспав таким образом и подъем, и утреннее построение. Проснулся он от того, что кто-то стаскивал с его ног одеяло. Не открывая глаз, Ларька попытался подловить ускользавшее одеяло ногой, с каковой целью описал ею энергичную дугу. Нога ударилась обо что-то твердое, оказавшееся головой того, кто стаскивал одеяло и, вытянув шею, заглядывал на второй ярус, дабы засечь, кто там в неположенное время храпит.
«Дневальный, – мысленно определил Ларька. – А, ч-черт, нет чтобы просто разбудить, надо еще и одеяло стянуть…» Снизу раздался оглушительный мат, на который, разумеется, не отважился бы ни один дневальный, и в следующее мгновение Ларька увидел в непосредственной близости от себя разъяренное лицо начальника курса майора Котюни. Левой рукой Котюня тер ушибленный висок, а правой потрясал очками с разбитыми стеклами. Все это нисколько не мешало его патетической речи:
– Встать! Так-тебя-так! – гремел майор. – Кто таков? Фамилие! Почему после подъема на койке? Я тебе покажу бесчинствовать! Да встать же было приказано!
