Но он стал каждый день выпивать. Как я теперь понимаю (после Лёни, моего сына): он не пил, потому что он покупал чекушку и пил ее три дня. Но пил он каждый день...
А понимаете, вот каждый день выслушивать от него, выпившего, одну и ту же историю, которую я еще там, на Колыме знала, как он там попал... Ну, это можно раз десять выслушать, но не это... И последний момент наступил. Я была беременная Лёней, тут были какие-то очередные выборы, он со своим оркестром должен был играть: там, там и там. Поэтому я его в шесть часов первого отправляю, чтоб он проголосовал. Вот семь - нету, вот восемь - нету, вот девять - нету, вот десять - нет. Я в одиннадцать пошла. А он там принял пятьдесят грамм и вот одной девочке рассказывает, которая дежурит (а в общем интересно так слушать и все...), второй - и вот ходит так между этими дежурными девочками... Я тогда его взяла, повела, и вот мы вышли на крыльцо, я говорю: "Вот, Алексей, теперь ты мне ни в плохом, ни в хорошем виде - не нужен. Вот, собирайся и уходи. Вот, уволишься - и уходи. Вот, куда ты пойдешь? Что? Я знать не хочу. Потому что люди сходятся не для того, чтобы пить и выслушивать одну и туже историю...
Он рассказывал не только это, не про тюрьму. Он рассказывал, как они воевали, как началась война, когда он был капельмейстером. Как они очутились в блокаде, как они сидели в этих окопах под Ленинградом, как туда приезжал Сталин (сейчас, конечно, трудно сказать: Сталин или его двойник, но приезжал туда он), и как каждому из них говорили: вот ты за этим следи и за этим, а этому говорили: ты - за этим и за этим; и за каждым еще были ружья в спину. И что такое... Как он попал в штрафной батальон. И что такое штрафной батальон. Когда в атаку бегут - если ты не встанешь - тебя точно убьют: идет сплошной огонь, а если ты встанешь - может ты выживешь. Это вообще страшные вещи. Он рассказывал много. Он рассказывал очень интересно. Он очень много знает, он хороший музыкант, он встречался со многими людьми. Но понимаете, это все... Так же как вот я, например, расскажу раз - но можно сколько слушать-то одно и то же?.. Ведь нельзя. И вообще люди не для этого сходятся. А потом все равно - жить-то, сами понимаете... Может, мы бы и не разошлись с ним... Вот тут моя кровать, тут раскладушку я стелю, там мама, там Рона, там это... Мама не спит, уснуть не может, а мы не спим - шепчемся, или ушли в кухню шептаться. То есть, жить, конечно, было трудно...
