Шли долго. Лагерная возня затихла где-то по правую руку. Збышек ломился кабаном сквозь кусты – Мирослав едва поспевал. После был крутой подъём на холм, больше похожий на одинокую скалу. Сыпались вниз глыбы, крошился под пальцами выветренный камень…
Литвин походил по вершинке, присел перед плоским камнем, выщербленным посредине, вскинул ладонь к глазам, высматривая что-то на сереющем горизонте:
- Пришли, – и тут же продолжил, – мой прадед знал Йожина-Трансильванца. Хорошо знал.
Капитан молча кивнул. На один вопрос ответ получен. Что же до прочих – так все будет… Сомнения, что парень набрехал вербовщику, улетучились окончательно. Можно знать о колокольцах, на чей звук любая нечисть несется, как акула к пролитой крови. Можно услышать о Йожине. Но обо всём сразу знает лишь тот, кому это знать положено.
- Серебряные голоса хороши, если звать Ночных. Нас же навещала гадина из тварного мира. И её надо звать иначе.
- Уверен, что сможешь?
- Нет, не уверен. Я лишь видел, как зовут, но я не жрец гивойтов[21], и даже не ублюдок тех, кто звал.
Мирослав снова промолчал. Получится – щеголять парню в шелковых портянках. Не выйдет – тоже не велика беда. Есть и другие пути.
***
Мелкие камешки Збышек выложил кругом. Не сказать, что ровным, но не особо кривым. Разделся, сложив одежду возле тропки, что привела на вершину. Придавил пистолетом – чтобы порывом ветра не унесло. Дернул подбородком, мол, стой здесь. Мирослав кивнул, понял, не дурак, чтобы через оградку переступать.
Оставшийся в одних исподних портках Литвин зябко поёжился. Протёр лицо, плесканув из фляги. Выплюнул на ладонь медяк, вложил ребром в выщерблинку валуна. Хлопнул себя по лбу, кинулся к вещам. Капитан хмыкнул – давненько подобный нож на глаза не попадался. Как раз со времен светлых глаз…
Кремень вспарывал кожу литвина легко, не хуже инструмента цирюльника. И кровь брызгала так же охотно. Глубокие порезы закручивались спиралью, обвивая руки и торс, пересекались...
Странное дело, Мирослав всю свою долгую жизнь думал, что с ползучими гадами разговаривают шипящим, змеючим языком. Но закрыть глаза – огромный кот рядом. Мурлычет песенку, глаза сами закрываются. Лишь бы в сон не провалиться.
Збых кружился долго – пока кровь не схватилась корочкой. Потом Литвин крестом упал напротив щерблёного камня:
- Гивойте мушу дево! Гивойте! – взмахнул руками – будто плыл. Засохшая вроде кровь плесканула снова. Обильно, точно из шейных жил порванных…
