Ну а если понимающий – не бесшабашный бурсак, коему в кавун его звонкий, что на плечах зазря мотается, премудрости вколочено, сколько влезло, а не сколько положено, то узрит еще кое-что. Резы и черты по дверному косяку складывались в хитроумную вязь, прочтя кою, очень многое можно было узнать о хозяине дома. Или хозяйке, что куда вернее. Не бывает у одиноких хозяев-бобылей ярких мальв, вокруг хаты высаженных. Табачок чаще растет, чтобы имелось, чем люльку-носогрейку зимою забить да согреться, думы важные размышляя.
Ветер, что до этого лишь качал ветви дубов да колыхал спелую пшеницу, начал яриться, становясь вихрем. Зашёлся в свирепом вое, разгоняясь над рекою. Тихий обычно Днепр, поддерживая друга-ветра, ревел раненным зверем, бросался на берег...
Скрипнула дверь хаты давно позабывшими о дегте петлями. Наружу пробилась дрожащая полоса света – вихрь и внутрь проник, норовя потушить огонек свечи. Но непростая внутри свеча горела. Такую и восьми ветрам на перекрёстке не затушить, как бы ни старались. Приоткрытой дверь оставалась недолго – вышла на двор хозяйка.
Бесформенный плащ с капюшоном скрывал фигуру, да и лица было не разглядеть. Лишь глаза сверкали из-под надвинутой на лоб ткани. Недобрые глаза, отдающие звериной желтизной. Хотя ветряная темрява она такая – что угодно покажет, если увидеть рискнешь... В руках хозяйка держала здоровенную миску, почти таз. Даже удивительно, и как поднять такую тяжесть сумела слабосильная женщина! Несла, стараясь не расплескать. Склонив голову, шептала неслышно: то ли молилась, то ли бранила ночь и неловкую ношу.
Подойдя к обрыву, женщина склонилась, всматриваясь в чёрную воду. Разглядев, кивнула и вывернула миску в реку. Плеснуло негромко, потом вода в том месте вдруг вспенилась, взбурлилась. Точно дюжина сазанов в ставке, макуху почуявши, встрепенулась да, плавниками размахиваючи, к поверхности рванула, сытную сладость предвкушая...
Луна, на краткие мгновения продравшись сквозь черные тучи, залила берег холодным бледным светом. И стало видно, что вовсе не сазаны внизу и не сомы вековые. Под берегом плескалось, собирая выброшенное из миски, с дюжину детей. На первый взгляд – вроде как обычных. Разве что кожа – серо-желтая, в цвет нынешней Луне. И на головах не волосья растут, но водоросли – длинные, спутанные. Хватали редкозубые ротики приношение, вырывали друг у друга шматочки…
Постояв с минуту, вглядываясь в мельтешение скользких и мелких тел, женщина вновь кивнула, сложила руки на груди и поклонилась со странным вывертом, будто за спину себе заглянуть норовила. Затем дважды смачно плюнула в бурлящую воду, кивнула третий раз, точно подводя окончательную черту. Повернувшись, подхватила таз и неторопливо вернулась во двор. Остановившись перед хатой, бросила короткий взгляд на соломенную ляльку, что качалась-танцевала в такт буйному ветру.
