Дети Гамельна. Ярчуки | страница 15
…Капитан Отакар отпустил без разговоров. Помрачнел, конечно, лицом. И обещание взял вернуться сразу после свадьбы. Про то, что может худое случиться или уже случилось, не говорили. Хоть и думали про нехорошее оба. Капитан – потому что давно на свете жил и многое видел. А Дмитро - потому что после письма этого у него перед глазами вовкулачка встала, которую порешил. И уходить не торопилась, паскудница. Лишь грозила длинным пальцем с жёлтым когтем да щерилась ехидно.
***
Огонь, горящий среди закопчённых камней очага, щедро разбрасывал тени. На стенах хатки, выложенной из крошащегося от старости самана, кто только не вырисовывался! И кони, и драконы, и татары с казаками... И волчьи морды, пасти раскрывшие, клыки показывающие – ну как без них? Теней добавляли коптящие свечки, в кажущемся беспорядке натыканные то там, то сям.
Сушёных крокодилов, висящих под потолком, как положено в убежище уважаемого дипломированного алхимика, здесь не имелось. Да и вообще чучел никаких не болталось. Зато количеству склянок, свертков и иных разнообразнейших учёных предметов мог бы позавидовать и сам Джон Ди, приди в голову покойному колдуну, что был одним из самых знаменитых мастеров Англии, восстать из уютной могилы в Городе Туманов и перебраться в далекое наднепровское село.
Посреди комнатушки, на криво сколоченном топчане, устланном вытертым ковром, лежала девушка с раскинутыми ногами и бесстыдно задранным чуть ли не до живота подолом. Судя по отсутствующему выражению бледного лица и закрытым глазам, девушка спала. Ну а нескромнику, случись бы здесь такой, прислушавшемуся к её стонам, становилось ясным, что сны она видела такие, что любая киевская курва покраснеет. Но женщине, что, привалившись спиной к топчану, сидела на полу, было не до того, чтобы стыдить девицу, забывшую себя.
Ведьма внимательно смотрела в бронзовое зеркало, водя перед ним чёрной свечой, на фитиле которой прыгал и трещал огонёк, отливающий зелёным. На начищенной поверхности старинного металла, словно через туман, понемногу проступили очертания двух женских фигур. Одна постарше. Вторая же – молодая, почти девчонка. Роднили этих двух зазеркальных и хозяйку желтые, почти звериные глаза.
- Отплатила я за тебя, подруженька! И за доченьку твою! Страшно отплатила, ты рада будешь…
Хозяйка посидела ещё немного, пристально вглядываясь в изображение, закрыла куском полотна потускневшее зеркало, и с тяжелым вздохом встала. Накинула старую свитку, дырявую, будто решето, подняла глиняную миску, стоявшую подле девушки, что так и лежала без движения, и вышла во двор, притворив за собою дверь…