– А с этим не согласен, полиция нас повяжет и сдаст тем паукам из спецслужбы. Думаю, пока ваша жизнь под угрозой, Инга, нам не стоит останавливаться.
Полицейский БМВ мощно прибавил ходу и поравнялся с кабиной нашей «маздочки», из громкоговорителя донеслись суровые слова на иностранном языке. Я дал резко влево и, сбросив патрульную машину на обочину (точнее, полицейский с перепуга сам стал выворачивать руль), снова выровнял курс.
– Что вы делаете? – Инга с испугом, вплоть до расширения зрачков, смотрела на меня – как на настоящего психа.
– Пытаюсь оторваться. В таких ситуациях не надо себя ни в чём ограничивать.
– Полицейские сейчас начнут стрелять по колесам, потом по кабине, через пару минут навстречу выедет другой патруль, а сверху появится вертолет. Вы уже наработали на длительный срок тюремного заключения, неограниченный вы наш.
– Понял. Теперь поработайте и вы.
Я положил руки Инги на руль. В ритме вальса перетащил её круглый, надо сказать, задок себе на колени – да, был бы не прочь задержаться в этой позиции, но время не ждёт – и разом пересел на место пассажира справа. Она же поневоле заняла место водителя. Рокировочка закончилась, а пируэт пока нет. Ещё один шаг и я на заднем сидении.
– Инга, золотце, откройте крышку багажника.
– Нельзя, Корнев, на ходу никак.
– Давайте, милая, иначе ей капут.
Она, с прибалтийской сноровкой испугавшись порчи своего имущества, сняла блокировку, крышка поднялась и я, из положения «скрюченно сидя», перемахнул на капот идущего сзади полицейского авто. Наверное, сыграли навыки перепрыгивания на необорудованный берег. Получилось, правда, не слишком фотогенично; одна моя нога соскользнула, но успела остановиться на бампере, а руками я лихорадочно хватался за кромку капота. Не слетел я и потому, что полицаи нас бодро догоняли.
Опять толчок в лягушачьем стиле – бампер снова стал точкой опоры, и я уже на крыше полицейской машины. Распростершись там и как-то уцепившись за широкую «мигалку», заглянул через открытое боковое окно в кабину, где вертела головами и вращала очами парочка служителей порядка. Струйка перцового газа в глаза вывела из строя одного из них.
Второй полицейский, управляя машиной, заодно попытался выстрелить в меня, но опять же аккуратненько – так, чтобы не повредить имущество в виде крыши; тысячелетнее пребывание в роли хозяйственного инвентаря у остзейских баронов оставило свой неизгладимый отпечаток. Поэтому он высунул руку с пистолетом из окна машины. Однако мое тело на крыше уже поменяло расположение. Перехватив ту самую руку с пистолетом за запястье, я крепко двинул ею о кромку оконного проема. Оружие улетело на дорожное полотно; полицейский, взвизгнув, стал тормозить, попутно пытаясь поднять стекло. А я ему активно мешал, отрывая его потные пальцы от кнопки автоподъемника. В конце тормозного пути моя рука уже нашарила внутреннюю ручку открывания двери, дернула её, и следом, ухватив полицейского за рот и ухо, выбросила из машины. Мне стало неловко, но сразу вспомнилось, как латвийские полицаи орудовали в Отечественную войну на оккупированной Псковщине, где моя бабуля зимой в лесу пряталась от них, и сразу полегчало.
