-Эни любимая, послушай!-доносилось до нее, но она уже не слышала, она пыталась отгородиться, она зажала уши ладонями и замотала головой, боль пронзила искалеченное тело, но она была ничем в сравнении с тем адом, что разгорался в душе, которая заходилась от надрыва, от свербящей и скручивающей агонии.
-Нет!-твердо сказала она. Аня отчаянно посмотрела на Маркуса, а потом дернулась , схватила его руку прижала к губам, ее трясло от бессилия и слабости. –Пожалуйста, умоляю... умоляю тебя, Маркус, скажи ...скажи, что ты просто пошутил, просто пошутил, просто ...скажи! Умоляю, я же .. я же , Боже, просто скажи , прошу, не трави мне душу! Не надо..нет! Я же не смогу...
Он молчал, его трясло, как и ее. Она смотрела на него и молилась, что это кошмарный сон, что это все от наркоза. Иначе не может быть! Господь не допустит, нет! Она не чувствовала, как ее вновь уложили, она не слышала голоса, что ей шептали слова утешения, она проваливалась в темноту. И эта тьма была спасением, ее прибежищем. Каждый день она просыпалась, чтобы замкнуться, чтобы завернуться в кокон, обороняться от реальности, которая была хуже смерти. Ее тело заживало, набиралось сил, но душа слабела с каждой минутой, растворяясь во времени, которое было тем противником, что осаждало ее оборону. Она просыпалась, чтобы гореть лишь одним желанием –уснуть вновь. Она не знала, зачем встает, зачем ест и пьет. К ней приходили родственники, но она не замечала, она просто отворачивалась к окну, смотрела на мерно качающиеся от ветра деревья и отключалась от происходящего, как отключают слуховой аппарат, и она не слушала, что ей говорят. Но с каждым днем она все яснее ощущала приближение бури, приближение конца, когда все краны будут сорваны и ее погребет под собой то, что нарывает в ней, просачивается как предатель сквозь щели ее хрупкой самозащиты.
Люди были для нее особенно опасны, потому что их взгляды были пропитаны чувствами, слова болью и утешением, которые она отрицала. Ее незачем жалеть, у нее все хорошо, все хорошо! Но больше всего она боялась посещений Маркуса, потому что его слова жалили, как укусы, его глаза били наотмашь, а нежность и забота рвали душу. Вот и сейчас она еле держалась, чтобы не попросить его уйти, но она боялась что-то сказать, боялась разрушить тот барьер, что возвела вокруг себя, поэтому отвернувшись к окну, она сжимала до боли подоконник. Но спустя пару мгновений почувствовала горячее дыхание на своей щеке и жар мужского тела. Аня застыла, как статуя, паника захлестывала.
