Когда всадники покончили со своими заботами, всех пригласили в избу и усадили за дубовые столы, а слуги носили и подавали кушанья и напитки.
Перед ужином крестоносцы выстроились, повернулись в сторону Мариенбурга >19 и, возложив руки на поставленные стоймя мечи, сотворили молитву. Белорусский боярин Пильца из Матаковцев, тот самый, чья лошадь провалилась в трясину, вытащил из кармана иконку в золотой оправе, поставил ее в угол и вместе со своими людьми начал творить молитву, кладя земные поклоны. Старший сын Книстаутаса Кристийонас и другие крещеные жемайтийцы, которые четок не имели, да и молитв еще не знали, подражая крестоносцам, кое-как перекрестились, поглядывая друг на друга, пошевелили губами и, опять перекрестившись, сели за столы. Младший сын Книстаутаса Манивидас, еще не окрещенный, а также другие некрещеные люди замка и спутники Витаутаса, плеснули из кувшинчиков медка для богини Жемины и бросили под скамьи несколько кусочков мяса. Проводник отряда Шарка сначала помолился вместе с христианами, а потом воздал должное и своим богам.
Все проголодались и ели молча, только трещали обгладываемые кости.
— Ну, а ты, Шарка, каким богам поклоняешься: польским, немецким или белорусским? — заморив червячка и отпив медка, спросил проводника отряда боярин Баублис.
— Я, боярин, за своих богов держусь. Да хранит меня Перкунас от чужих.
— А крестился ты сколько раз?
— Однажды у короля в Нерис, в другой раз у королевы в Швентойи.
— И оба раза белую рубашку получил?
— Получил, боярин. И от королевы получил, и от короля. Как отвергнешь их милость.
— И у крестоносцев крестился?
— Вместе со своим боярином однажды крестился и у крестоносцев.
Все рассмеялись, только крестоносцы с пренебрежением посмотрели на Шарку и снова принялись за еду.
— И сколько же у тебя имен? — спросил боярин Баублис.
— Много, боярин, всех даже не помню. — И Шарка, взяв из миски ребро лося, принялся тщательно обгладывать его.
— Как еще наши добрые боги терпят такое, — заговорил сидевший в конце стола боярин Мишкинис и, увидев кусок мяса побольше, пальцами взял его из миски. — Да хранит нас сладкая Милда, вот в Арёгале ихние жрецы скинули нашего Пикуолиса >20 и своего бога поставили… А в Вильнюсе, — облизнув пальцы, продолжал боярин Мишкинис, — священный огонь потушили, святилище осквернили и самого кривиса >21 в Нерис окрестили.
— Пусть поразит меня Перкунас на этом месте, если польские жрецы еще долго продержатся в Вильнюсе! — стукнул кулаком по столу аукштайтийский боярин Гаршва. — Если Ягайла со Скиргайлой напустили на нас поляков и обесчестили наших богов, то они нам больше не князья, а враги наши и враги наших богов. Да поразит и их Перкунас!
