Важнее, чем политика | страница 23



Нынешней осенью совпали юбилеи, так или иначе связанные с судьбой русской культуры, с судьбой русской цивилизации. Через месяц мы будем отмечать девяностолетие Октябрьского переворота. То, что за ним последовало, вытолкнуло нас из мировой истории (за исключением, пожалуй что, Отечественной войны), на целое столетие изъяло из мирового контекста. Осенью 1922-го, 85 лет назад, на «философском пароходе» за границу выслали выдающихся интеллектуалов. Чем спасли им жизнь, но обескровили культуру… С этим трагическим юбилеем напрямую связана другая дата – семидесятилетие 1937-го, Большого Террора. А с ней, по принципу зеркальности, как вход и выход, как начало и конец – пятидесятилетие издания романа «Доктор Живаго». 23 ноября 1957 года случилось то, чего в советской литературе не было и быть не могло. После 1929 года ни один писатель не печатал неподцензурные тексты за пределами Советского Союза. Пастернак переломил традицию. Сам, своими руками отдал рукопись на Запад. И тем самым начал разрушать «железный» занавес. Литература оказалась первой на пути к свободе. А ценности свободы, слава Тебе, Господи, никто не отменил. Хотя многие и пробовали.

Вообще, нужно понимать, что происходило с русской культурой в ХХ веке. Чудо, что у нас есть большие писатели, большие режиссеры, большие артисты. Потому что в первой половине века людей наиболее сильных, наиболее талантливых и самостоятельных выдавливали за пределы отечества. Оставшихся загнали за можай. А в 1970-е годы создали условия, чтобы они уезжали сами. То, что в этой обескровленной культурной ситуации культура постоянно самовоспроизводилась – невероятно.

Я надеюсь, что сегодняшняя встреча – одно из ответвлений самой настоящей живой русской культуры. Мы, современники, не должны давать оценки тем, с кем живем рядом. Непонятно, большие они писатели или небольшие. Все это потом определится, когда-нибудь, спустя десятилетия. Но мы точно можем знать, что есть живая культура и есть культура мертвая. Евгений Гришковец вошел в наше сознание именно как представитель живого начала. Живого, естественного, непредвзятого. Вам слово, Евгений.


Евгений Гришковец.Я заранее рад этой встрече, потому что она проходит в университете. Сам я из университетской среды. У меня и мама, и папа преподаватели. Папа преподавал экономику, научную организацию труда. И всегда говорил: я преподаю то, чего в стране нет. А мама – теплотехнику и теплодинамику. Я помню, как у нас дома лежали схемы водяного пара. Это было завораживающее зрелище… И бабушка с дедушкой когда-то закончили Томский университет, были биологами. С детства меня водили в университет. И самым главным в жизни праздником стал для меня тот день, когда я прочел свою фамилию и имя в списках зачисленных на первый курс филологического факультета. Я