Людмила Улицкая (терпеливо). Его это очень интересовало, он в политике разбирался, и у него было свое мнение по любому поводу, но в практике жизни как это выражалось? Он служил в арабской церкви, будучи евреем. Достаточно сложные времена, канун Шестидневной войны; они, впрочем, в некотором смысле были немного менее напряженными, чем сейчас. И еврей Даниэль на одном престоле с арабами служит литургию. Этот поступок можно рассматривать как аполитичный, а можно и как политически окрашенный. Он ведь очень переживал из-за Шестидневной войны, для него было чрезвычайно важно, чтобы Израиль выжил.
Другое дело, что после победы он говорил вопреки всеобщему восторгу израильтян: «Они не понимают, какие горящие угли на себя сейчас высыпают», – потому что знал, что за все придется расплатиться, что на будущее сделан очень плохой задел. И думаю, что недавняя Ливанская война бесконечно его огорчила бы. По крайней мере, насколько я его себе представляю. Огорчила бы не поражением (хотя это первая война, в которой Израиль потерпел поражение), а непродуманностью и безумным количеством ошибок, совершенных израильскими военными и политиками. Разумеется, он мыслил в категориях, далеко выходящих за рамки сиюминутности, но все таки он был полностью включен в социум, в окружающую жизнь, и надмирность ему не была свойственна.
Голос из зала, снова студенческий. Вера Анисимова, МГИМО. Людмила Евгеньевна, с какими идеями главного героя вы солидарны и с какими нет?
Людмила Улицкая.Не умею ответить. Я просто его очень люблю. И даже те поступки, которые меня удивляли и казались мне резкими, я их все равно готова была принять, потому что всегда понимала, почему он поступил так, а не иначе. Он сам был человек приемлющий, принимал людей такими, какие они есть, и у меня по отношению к нему тоже такое чувство. То, что он делал – правильно. А если мне это кажется неправильным, значит, я чего-то не понимаю.
Голос из зала. Ольга Гаврилова. Как Вы считаете, насколько осуществимы идеи Даниэля в нашем российском обществе, здесь и сейчас?
Людмила Улицкая.Думаю, что они абсолютно неосуществимы ни в нашем, ни в каком другом обществе, но мы можем выжить в этой страшной истории, только если будем верить, что такой шанс есть. Помнить о нем, держать в голове. Может быть, в этом притягательность фигуры Даниэля: он действовал вопреки логике победителя, но делал все что мог. Эта жизненная тактика (или скорее стратегия?) не уникальна, я, слава Богу, все чаще с ней встречаюсь. У нас у всех сложилось в последнее время ощущение: то, чем мы занимаемся, обречено на поражение, но будем это делать; какая-то очень большая война уже проиграна, но мои позиции определены, и я буду стоять на них до конца.
