— Как это не определились? А мой дом на что? Неужто старого друга обидите — не останетесь у нас?
— Хлопот много.
— Какие хлопоты — радость одна. Сейчас распоряжусь, чтобы вещи ваши в дом вносили.
— Надо ли, Дмитрий Григорьевич? Да и знакомство со мной до добра не доведет.
— А со мной, Николай Иванович? Что мы с вами страхами считаться-то будем. Мой дом — ваш дом, всегда так было и будет.
— Спасибо вам, друг мой.
— И спасибо не стоит. Вам спасибо, что дружбы нашей не забываете. А вот и Настасья Яковлевна моя.
— Николай Иванович! Радость какая! Верите, дня не прошло, как о вас с Дмитрием Григорьевичем целый вечер толковали.
— Благодарствуйте, хозяюшка. Вам от Александры Егоровны поклон да кое-какие гостинцы наши авдотьинские.
— Неужто в Авдотьино перебрались?
— Да нет, в Москве живем. Это нам оттуда привозят. Малинка лесная отменная. От вареньица дух удивительный. Александра Егоровна велела непременно вас попотчевать. Да еще там в возке разные разности.
— И все-то Александра Егоровна помнит, всем-то угодит. Мне бы только перед ней в долгу не остаться.
— Полноте, Настасья Яковлевна, что за счеты! Может, когда в наше Авдотьино выберетесь — благодать такая.
— Пойду распоряжусь, как гостя поудобнее устроить. Разве что рядом, с твоей спальней, Дмитрий Григорьевич? Ночью бессонница одолеет, ближе вам друг к другу ийти будет. Агапыч! Чемоданы наверх неси, слышишь!
— Бессонница и вас не миновала, Дмитрий Григорьевич?
— Кого ж она минует? Всем достается.
— Да и осунулись вы будто. В Академии что?
— Потом, Николай Иванович, лучше скажите, какая беда вас в Петербург привела.
— Ваша правда, беда и, боюсь, неминучая.
— Так ведь улеглось все с Филаретом, и типография ваша, слыхал, работает.
— Пока работает.
— Почему пока? Опасения какие имеете?
— И немалые. Да что там, не угодил государыне, а иначе поступить не мог.
— Вы о книжках?
— Этим разом о голоде, о недороде хлебном.
— Голоде? Слыхал я, что под Москвой урожаи плохи были, но чтобы голод!
— Судите сами. Морозы были зимой минувшей страшенные — деревья трещали, оконницы лопались, а снегу — что кот наплакал.
— Озимые…
— Они и есть. Все под метелку вымерзли. Пересевать нечем. Крестьяне чем могли запасались. Мох ели, сено, листья.
— Господи! Да как же это!
— Скотина едва не у всех пала — корму и вовсе никакого.
— Это когда князь Потемкин путешествие государыни в Тавриду готовил…
— А путешествие-то сие причем?
— Притом, что зерна на него пошло видимо-невидимо: где для виду в степи сеяли, где мешки напоказ насыпали.
