– Я, няня, по правде жить буду! – объявил Сережа.
– Ишь с коих пор собрался! – пошутила старуха.
– Нет, няня, я верное слово себе дал! Умру за правду, а уж неправде не покорюсь!
– Ах, болезный мой! ишь ведь что тебе в головку пришло!
– Разве ты не слыхала, что в церкви батюшка говорил? За правду жизнь полагать надо – вот что! в бой за правду идти всякий должен!
– Известно, что же в церкви и говорить! На то и церковь дана, чтобы в ней об праведных делах слушать. Только ты, миленький, слушать слушай, а умом тоже раскидывай!
– С правдой‑то жить оглядываючись надо, – резонно молвил работник Григорий.
– Отчего, например, мы с мамой в столовой чай пьем, а вы в кухне? разве это правда? – горячился Сережа.
– Правда не правда, а так испокон века идет. Мы люди простецкие, нам и на кухне хорошо. Кабы все‑то в столовую пошли, так и комнат не наготовиться бы.
– Ты, Сергей Федорыч, вот что! – вновь вступился Григорий, – когда будешь большой – где хочешь сиди: хошь в столовой, хошь в кухне. А покедова мал, сиди с мамашенькой – лучше этой правды по своим годам не сыщешь! Придет ужо батюшка обедать, и он тебе то же скажет. Мы мало ли что делаем: и за скотиной ходим, и в земле роемся, а господам этого не приходится. Так‑то!
– Да ведь это же неправда и есть!
– А по‑нашему так: коли господа добрые, жалостливые – это их правда. А коли мы, рабочие, усердно господам служим, не обманываем, стараемся – это наша правда. Спасибо и на том, ежели всякий свою правду наблюдает.
Наступило минутное молчание. Сережа, видимо, хотел что‑то возразить, но доводы Григория были так добродушны, что он поколебался.
– В нашей стороне, – первая прервала молчание няня, – откуда мы с маменькой твоей приехали, жил помещик Рассошников. Сначала жил, как и прочие, и вдруг захотел по правде жить. И что ж он под конец сделал? – Продал имение, деньги нищим роздал, а сам ушел в странствие… С тех пор его и не видели.
– Ах, няня! вот это какой человек!
– А между прочим, у него сын в Петербурге в полку служил, – прибавила няня.
– Отец имение роздал, а сын ни при чем остался… Сына‑то бы спросить, хороша ли отцовская правда? – рассудил Григорий.
– А сын разве не понял, что отец по правде поступил? – вступился Сережа.
– То‑то, что не слишком он это понял, а тоже пытал хлопотать. Зачем же, говорит, он в полк меня определил, коли мне теперь содержать себя нечем?
– В полк определил… содержать себя нечем… – машинально повторял за Григорием Сережа, запутываясь среди этих сопоставлений.
