.
Вот почему в моей книге рядом с Вяземским — мало кому ведомый Николай Остолопов, рядом с Жуковским — полузабытый поэт и ученый Андрей Кайсаров, а рядом с Батюшковым — Иван Петин, от которого сохранились всего несколько стихотворений, рядом с Гнедичем — Александр Чичерин, чьих поэтических опытов до нас и вовсе не дошло…
Моя книга не имеет стройности научного исследования. Это «собранье пестрых глав», в которых я стремился хоть на несколько мгновений воссоздать для читателя атмосферу Двенадцатого года. Мне хотелось, чтобы эта книга была не о литературных отношениях, а о друзьях и дружестве. О том, что раньше называли «дружескими узами». О том, как эти узы спасали людей в одну из самых драматических эпох всемирной истории.
Испытываю вину перед своими героями: я был внимателен к ним далеко не в равной степени. Одних я чувствую и понимаю как своих друзей. Увлекаясь, спешу за ними, боясь потерять их из виду, вспоминаю о них чуть не в каждой главе. С другими я лишь раскланялся, отдал им должное, и мы расстались добрыми знакомыми. Третьи мелькнули на горизонте повествования и тут же растаяли…>[6]
И как-то само собой получилось, что главным героем в моей книге стал Константин Батюшков. Думается, что не только его самый близкий друг Николай Гнедич, но и все поэты 1812 года приняли бы это как должное. Именно Батюшков соединил их в тот «сонм друзей бесценных», о котором писал Жуковский в «Певце во стане русских воинов».
Батюшков имел редкий дар сближать людей разного звания и состояния, сопереживать каждому в радости и горе. Рядом с ним невольно хотелось «нравственно обняться» (так писал в письме своему товарищу Юрий Казаков в конце XX века). «Нравственным братством» назвал батюшковское сообщество литераторов Петр Андреевич Вяземский.
Дружбе невозможно научить. Но еще в детском возрасте можно поддержать, «воспламенить», как говорили в XVIII веке, эту заложенную в человеке способность. В Батюшкове воспламенил эту способность его двоюродный дядя Михаил Никитич Муравьев, руководивший обучением великих князей Константина и Александра. (Вообще, это удивительно: у императора Александра I и лучшего поэта его эпохи Константина Батюшкова был один наставник!)
Когда вскоре после Отечественной войны Батюшков тяжело заболел, это стало несчастьем и для его товарищей, и для всей нашей словесности. Дружеский круг распался, и ничего подобного в русской литературе более не появилось, хотя выражение «круг поэтов» стало штампом отечественного литературоведения. Под
