Герой отдается служению Прекрасной Даме подобно тому, как это делали средневековые рыцари. Но его подвиг — не в битвах и победах, а в верности и ожидании Ее явления, ожидании, которое близко религиозному переживанию, чаянию Богоявления («Ветер принес издалека…»).
В «Стихах о Прекрасной Даме» возникают сквозные образы-символы, характерные для всего творчества поэта. Это заря, закат, лазурь, река, ветер, весна, небо, музыка, песня и др. («Сумерки, сумерки вешние…»). У каждого из них есть определенное мистическое значение (подробнее см. урок, посвященный циклу «Стихов о Прекрасной Даме»). Для цикла характерно развитие лирического сюжета: ожидание пришествия Прекрасной Дамы (по сути — Богоявления) сменяется разочарованием в мечте. Возлюбленная предстает в облике земной женщины, и это воспринимается как трагическая развязка отношений («Мы встречались с тобой на закате…»).
«Распутья». Новые тенденции
В цикле «Распутья» сохраняются некоторые мотивы, характерные для «Стихов о Прекрасной Даме» («Я их хранил в приделе Иоанна…» — стихотворение с обычной соловьевской атрибутикой — «огонь лампад», «служенье», «Она», «свечи», «Встречи»), но вместе с тем появляются и новые, связанные с умонастроениями, которые рождены земной жизнью. «Голоса миров иных» тускнеют, и поэт обращается к здешнему миру, который оказывается миром зла. Зло земной жизни — демоническое, мистическое (см., например, стихотворение «Все кричали у круглых столов…»), при этом оно проявляет себя в повседневном существовании. Обращение к повседневности свидетельствовало о том, что Блок отходит от философии Соловьева, для которого повседневность никогда не становилась предметом изображения. Теперь в лирике Блока скорее слышны декадентские мотивы, в частности безоценочное изображение зла, эстетизация зла (зло изображается как красивое). В целом мир дисгармоничен, поэтому подчас предстает как ряд образов, не связанных внутренне, разрозненных бессмысленных явлений («День был нежно-серый, серый, как тоска…»). Меняет облик поэт. Теперь он паяц, кривляющийся перед толпой:
Я был весь в пестрых лоскутьях,
Белый, красный, в безобразной маске.
Хохотал и кривлялся на распутьях,
И рассказывал шуточные сказки.
(«Я был весь в пестрых лоскутьях…»)
Пророческие сказания сменились «шуточными сказками». В «Распутьях» возникают и социальные мотивы. В стихотворении «Все ли спокойно в народе?..», как видно из первого стиха, появляется образ народа, причем люди здесь — жертвы некоего «народного смирителя», не имеющего конкретного облика, однако наделенного чертами ужасного («Инок у входа в обитель// Видел его и ослеп»). В «Фабрике» социальное обретает подобие конкретности. Народ — рабочие, примета их трудовой жизни — тяжелые «кули», им противопоставлены те, кто живет за «жолтыми окнами»: они смеются над обманутыми «нищими». И все же носитель зла — это «кто-то», кому нет названия, и облик его несет печать мистического. В стихотворении «Из газет» рассказана история, т. е. в нем присутствует эпическое начало. Название стихотворения указывает на «документальность» рассказа. Крупным планом поданы предметно-бытовые детали — «оловянная бляха на теплой шапке», «мамин красный платок», «щи», что, впрочем, не только рождает эффект присутствия в тексте конкретного житейского мира, но и в то же время дает представление о том, насколько для автора этот мир непривычен.
