Через час Шестаков уже держал растерянного Кольку за редкостное ухо. Повел его домой (кто кого повел?) По дороге купил ему мороженое. Колька не ел, нес в вытянутой руке. Пришли в какую-то сторожку при большой больничной территории. В будке этой имелся тесный туалет с раковиной, что позволило превратить проходную в жилое помещение. Три кровати были втиснуты впритык в комнатушку привратника. На одной из них сидела щекастая молодая узбечка и кормила картофельным пюре с казенной тарелки такую же щекастую девочку лет четырех. Две кровати – Марии с Колькой. Вам Машу? она в пятом корпусе убирается. Коля, покажи. О господи. По коридору, держась за стенку, еле переступал старик. Не человек, а ходячий скорбный лист. Нашли Марию. Мыла хлоркой пол в пищеблоке. Выпрямилась, зло взглянула на Шестакова. Зря ехали – себя беспокоили. Мы с Колькой тут при деле. Здесь останемся, обвыкнемся. И повернулась спиной. Нет, какова. Не застеснялась, не стала лихорадочно подбирать волосы под косынку. Мороженое у Кольки в руке окончательно растаяло и шлепнулось всей массой на пол, оставив ему голую измазанную палочку. Мария подтерла шоколадное месиво.
Шестаков вышел на улицу, записал адрес больницы и зашагал снова к хорошему парню-допризывнику, учителю информатики в ближайшей к вокзалу школе. Теперь лишь спросил его имя. Женя. Женя Комонов. Шестаков подробно рассказал о том, как его приняли. Что у вас делается с учителями математики? – Хреново. И пошли вдвоем к директору. В Курск так в Курск. А мои ти куряне ведомые кмети. Жить буду у Женьки Комонова. Пока что. Поехал в Москву забрать трудовую книжку. Квартиру сдал. Деньги пригодятся и Женьке, и Марии, и вообще. Дыми, ТЭЦ, на немолодого армянина, наконец получившего российское гражданство. Опять понукал поезд, едучи в Курск. Чуть не загнал его до смерти. Нещадно обрезанные тополя выгнали новые ветви. Пахло железной дорогой: гарью, машинным маслом. В больнице Марии не было. На трех тесно поставленных койках разместились две узбечки: прежняя с девочкой и новая с двумя мальчиками. Шестаков отдал детям три шоколадки, предназначавшиеся Кольке, и женщины раскололись: Шестаков получил теперешний адрес Марии. Не рассказывайте, что мы дали. Она не велела.
За дальнею околицей, на холме с видом на подгородние пустыри стоял дом для престарелых. Еще горшие, чем в той больнице, старики сидели в инвалидных креслах, бессмысленно помовая головами. Мария работала при них санитаркой. Сменить Кольке школу не поспела – началось лето, но явно намеревалась, чтоб надежней затаиться. Колька вывозил стариков на солнышко, являя пример милосердия. Шестаков видел окрест непонятно отчего заброшенный чернозем, поросший мощным бурьяном, и дивился силе Марииного характера. Смотрел вдаль, сидя на гнилом бревне. В высоком бурьяне, похоже, была протоптана тропинка, потому что приближался кто-то низкорослый. Прямо на него, опустив глаза, не то погруженная в свои мысли, не то просто глядя себе под ноги, шла Мария. Но откуда такая красота? Задумавшаяся Мария была похожа… была похожа… наверное, на деву Февронию. К ее юбке прилипло полпуда репьев. Остановилась, на замечая Шестакова, стала выбирать репьи, всё выше задирая юбку. А почему у ней такие стройные ноги? Как у… даже не знаю кого. Вообще-то ты на ее ноги обращал вниманье? нет, она всегда приходила в темноте. Ну, а на ощупь ты не заметил, что она стройна? Нет. На ощупь я ее не щупал. Ну и дурак.
