— Вот те и ну! Конечно ж — тот!
— А ты думал — еще один такой есть? Моли теперь бога, чтоб все обошлось. А то ведь он и из дома позвонить насчет нас может. Будем надеяться, что пронесет… Обычно он на месте меру наказания определяет… И надо же нам было на него нарваться!
Махнув рукой, помрачневший Малыхин зашагал дальше, за ним потянулись и остальные. Шли молча. У Сергея не выходила из головы нежданная встреча. Наверное, не было на Балтике матроса, который не знал бы имени Вирена.
С тех пор как царь утвердил Роберта Николаевича главным командиром Кронштадтской крепости, не было у матросов большего врага, чем этот сухой, жестокий адмирал. У Вирена была своя система взаимоотношений с нижними чинами, основанная на собственной теории. Адмирал считал, что революционные настроения на флоте, которых — увы! — никак нельзя было не заметить, возникают прежде всего в силу распущенности матросов и что, истребив эту самую распущенность, можно было подорвать и сами корни революционных настроений. А потому и нужно было, с точки зрения Вирена, ужесточить дисциплину до такой степени, чтобы у матроса и времени не оставалось для «политической дури». Он требовал от офицеров, чтобы они не скупились на дисциплинарные взыскания, и сам сыпал их направо и налево. Он останавливал матросов на улицах, заставлял по часу маршировать по мостовой, а то узнавал, с какого корабля матросы, и если с миноносца, приказывал проползти по-пластунски расстояние, равное длине миноносца. Если он видел матроса с девушкой, то непременно требовал, чтобы ему были показаны казенные метки на нательной рубахе и кальсонах.
Не бывало случая, чтобы он отпустил матроса с миром. Любая встреча с Виреном на улице кончалась наказанием.
На этот раз Сергею и его спутникам попросту повезло — Вирену сейчас было не до них — всего четверть часа назад он получил известие чрезвычайной важности. Сам министр двора барон Фредерикс уведомлял его в собственноручном послании о том, что согласно монаршей воле главный командир Кронштадтского порта приглашается вместе с супругой на открытие памятника почившему в бозе родителю его императорского величества, царю-миротворцу Александру III. Открытие состоится в первопрестольной столице в середине мая. Роберт Николаевич, ошеломленный оказанной ему неслыханной честью, спешил домой, чтобы поделиться радостью с женой. Он остановил пролетку возле матросов лишь по укоренившейся привычке. Пожалуй, впервые за время службы в Кронштадте он не стал наказывать нижних чинов за то, что они встали «во фронт» вразнобой и без всякого равнения. Но мысль об этом скользнула как бы по краю сознания и исчезла. В этот вечер он попросту был не в состоянии думать ни о чем ином, кроме как о неожиданном и столь радостном для него письме Фредерикса.
