— Где у вас тут главный? — громогласно спросил Василь Палыч, став посреди небольшого кафешного зала и оборотясь в сторону кухни.
Из боковой дверки возле стойки бара выскочил парень казахского кроя, испуганно воззрился на полковника, на автоматы в руках милиционеров, на человека, который требовал начальство.
— Я… Я директор.
— Как тебя звать, директор? — спросил Василь Палыч.
— Азамат.
— Где у вас Гулия?
— Вон. У стойки.
— Это вон та — узкоглазая?
— Да.
— Ты спал с ней? — Василь Палыч взыскующе, без дурковатости, глядел в черные глаза Азамата.
— Тебя русским языком спрашивают: ты спал с ней? — вступил в разговор полковник Михалыч; двое милиционеров с оружием, которые теснее взяли Азамата в кольцо, как будто молча, угрозливо повторили вопрос.
— Да… Зачем вам?
— Михалыч, ты разберись с директором. Чем он здесь промышляет? Не коноплей ли? — обратился к полковнику Василь Палыч, а сам пошагал к указанной девушке азиатского замеса, стройной и по-восточному, вероятно, миленькой: губастенькой, с гладкими смуглокожими щечками, со смоляными крупными волнистыми волосами, уложенными в толстую косу на затылке.
— Я отец Романа. Отойдем-ка сюда, — сказал Василь Палыч и кивнул в сторону помещения, видать, подсобки, где вдоль стен громоздились картонные ящики.
Как только они вошли в закуток, Василь Палыч схватил Гулию за волосы, за толстую сплетенную косу, рванул вниз, чтобы задрать лицо девушки.
— Не смей орать, сука! От кого ты беременна?
— Не знаю. От Ромы, от него…
— На котором месяце?
— Не знаю. На третьем. Может, меньше…
Она шипела; сдавленные звуки хрипло вырывались из согнутого горла. Наконец Василь Палыч отпустил ее косу, выкрикнул в зал:
— Михалыч, приведи сюда директора!
— Так вот, Азамат, сегодня же отвезешь свою шалаву на аборт! Через неделю чтобы духу ее в Москве не было! Ясно?
— Ясно.
— Через неделю мы с Михалычем проверим…
Вечером того же дня Василь Палыч позвонил сыну:
— Завтра ты вылетаешь в Болгарию. В международный студенческий лагерь. В университете я обо всем договорился… Триппер там не подхвати!
— Что? — выкрикнул Роман в трубку.
— Да, да! То, что слышал! Эх, Ромка, счастливый ты и несчастный. С твоим добрым характером и с твоим видом будут к тебе бабы льнуть, как осы к меду… Всех сразу предупреждай, что живешь в общежитии, что отец у тебя слесарь тульского колхоза «Заветы Ильича», мать — учетчица свинофермы. В Москве жилья нет и не предвидится…
— Папа, это случайность.
— Запомни, сынок. Не дерьмо льнет к ботинкам, а человек ступает ботинком в дерьмо!
