- Вот кого я на дух не переношу, - признался Юрка. - Ужас, как я от них натерпелся! Что ни гувернер - изверг. У себя дома - последняя шушера, а здесь - Нерон и Сенека в одном лице. Как они меня тиранили! Я, правда, огрызался, да ведь силенки-то детские. Попадись они мне теперь хоть всем скопом, я бы повыжал из них сок...
В дверь музыкального класса постучали, и сразу, не дожидаясь разрешения, вошел долговязый воспитанник с тонкими губами, по кличке Иезуит. Ломакин немедленно откланялся.
- Что за крайность, ей-богу! - накинулся на приятеля Голицын. - Кто тебя звал? Ненавижу дружескую фамильярность!
Иезуит недоверчиво и чуть насмешливо посмотрел на него:
- Неужто забыл? Эх ты, дьячок!.. У тебя же - дело чести.
- Господи! - хлопнул себя по лбу Голицын. - Совсем из ума вон. Разве это сегодня?.. Вот уж не к месту! - Трудно было от Ломакина, его вразумляющих слов, от милых образов Баха, Генделя, Бортнянского, Дегтярева перейти в вонючий зал, во власть чужой злобы, размахивать саблей, которой он и владеть-то не умеет, да еще кровь - красная, липкая, кислая... - и все из-за глупой мальчишеской ссоры, которая выеденного яйца не стоит. А главное, предстоящее было так плоско, бездарно и ненужно, так чуждо его внутреннему состоянию, что он сказал почти заискивающе, когда они шли в фехтовальный зал:
- Слушай, Иезуит, помири нас.
Тот облизнул тонкие губы и не ответил.
- Ты силен в истории, - наседал Юрка. - Помнишь, кто-то из старой знати высмеивал перед Наполеоном принцев и герцогов, которых он пек, как блины, из своих рубак. Наполеон ловко обрезал насмешника: вся разница в том, что вы потомки, а мои - предки. Как ты думаешь, не сойдет эта шутка за извинение? Посмеемся, выпьем шампанского и разойдемся по-хорошему.
Иезуит посмотрел на него искоса.
- Трусишь, что ли?..
- А что такое трусость? - задумчиво сказал Голицын. - Боязнь смерти, боли, наказания? Я ничего такого не боюсь. Мне просто не хочется сейчас драться.
- Надо было раньше думать.
- А вот этого я не умею, - вздохнул Юрка. - Я сперва сделаю, а потом буду думать... или не буду. А рассчитывать заранее - не умею. Скучно.
- Вот и скучай, - злорадно сказал Иезуит.
Но скучать не пришлось. Когда они вошли в зал, там царило раздраженное нетерпение. К-в уже скинул мундир и упражнялся с саблей возле "кобылы", нещадно кромсая ее деревянные бока. При входе Голицына он даже не оглянулся. Юрка извинился за опоздание, тоже скинул мундир, взял саблю и, видя, что секунданты намерены разыграть обычную комедию примирения, крикнул резко:
