…Скрипнула и открылась тихо и страшно дверь чужой комнаты. В комнату вошла неслышным шагом Маргарита Ивановна. Много кой-чего знает она про нового мальчика, про Тарасика. Знает, что Тарасику четыре года шесть месяцев. Знает, что он орет и дерется. Знает, что во время обеда он схватил чужой пирожок. Она велела ему тогда: «Скажи сейчас же девочке Оле: «Извини, я больше не буду», а девочка Оля ответила: «Ни за что! Пусть всю жизнь непрощеный ходит!»
Маргарита Ивановна знает, что Тарасик глядит от ее подола вверх замирающими, ждущими глазами и лягает каждого из ребят, который тоже хочет немножечко подержаться за ее платье. Все это Маргарита Ивановна знает о мальчике, который первый день в ее группе. А что о ней знает Тарасик?
Если б он мог переколдоваться, к примеру, в шпильку, которая в волосах Маргариты Ивановны, или в снежинку на воротнике ее пальто, он бы вместе с ней сегодня после работы свернул за угол. Вместе с ней прошел бы широкий двор. Вместе с ней он поднялся бы неторопливо наверх. Так же, как и она, Тарасик остановился бы на пороге комнаты, той самой, где живет Маргарита Ивановна.
Дом… Ее дом. Вот аккуратно застланная кровать, столик, полки с книгами, на окне занавеска. Ну и хитрая же Маргарита Ивановна, — пожалуй, подумал бы он. Она не гасит свет в своей комнате. Откроет двери — ее встречает свет. Свет лампы.
Маргарита Ивановна хитрая. Она шустрая. На всякий случай она каждый день натирает пол, чтоб веселее было вернуться в дом.
Вошла. Сняла шляпу. Пальто. Надо бы поесть. Перемыть посуду, постирать кофточку, лечь. Но вот беда. Ей не нравится пол в ее комнате. Если б на нем был след от чьих-то ног, хоть маленьких, самых маленьких… Пусть не мальчика, пусть хоть девочки — вот бы весело было тогда Маргарите Ивановне! Она бы не зажигала в комнате свет перед тем, как уйти на работу, она бы, пожалуй, сварила обед, она бы, пожалуй, читала вслух книжку. Она бы, пожалуй, спела, как пела когда-то своему сыну в полутьме комнаты, заслонив настольную лампу газетой:
В лесу, где березки столпились гурьбой,
Подснежника глянул глазок голубой.
Откуда мог знать Тарасик, что люди иногда не спят по ночам даже тогда, когда они дома, а не в детском саду, и даже тогда, когда им не надо, как папе, готовиться к экзаменам.
Если бы он мог переколдоваться, перестать быть собой и сделаться Маргаритой Ивановной, он бы, пожалуй, увидел, что кроме стола, кровати, кресла и занавески, которые всегда на своих местах, комната Маргариты Ивановны переполнена мыслями. Они носились вокруг нее — ночные, печальные, длинные и короткие. С ними было трудно сладить.
