- Это зачем же? - сердито говорит Афанасьев. - Тебе от станции ближе.
- Через Воронково доберусь.
- А нога, Владимир Николаевич?.. - присоединяет и свой голос корреспондент.
- Не по-партийному, брат! - укоряет его Афанасьев. - Христосика разыгрываешь!
Гребнев молча выходит в тамбур.
Афанасьев и корреспондент следуют за ним.
- Оба вы ненормальные! - кричит корреспондент. - Как можно в такую темень!..
- Мы солдаты.
- Счастливо оставаться, Сергей Иваныч, - спокойно и благожелательно говорит Гребнев.
Афанасьев молча пожимает руку корреспонденту. Приноровившись и подобрав плащ, Гребнев прыгает в ночь, следом - Афанасьев. Корреспондент встревоженно следит за ним и Гребнев оступился, упал. Афанасьев помог ему подняться. И вот они зашагали по шпалам, едва различимые в темноте, высокий и маленький, партии рядовые...
Корреспондент с задумчивой улыбкой
возвращается в вагон, закуривает.
Осторожно подымается со скамейки, где она спала рядом со своим приемным отцом, девочка, подсаживается к печи и внимательно, с недетской серьезностью смотрит на тлеющие угли.
Застонала во сне молодая беременная женщина, открыла большие, страдающие глаза, И тут же, с чуткостью любящего сердца, вскочила спавшая рядом на чемоданах черненькая кондукторша.
- Что с тобой?.. Тебе плохо?..
- Не знаю... знобит...
Черненькая хватает свое пальтецо и укутывает подругу.
- Спи, я сейчас подтоплю.
Она быстро подкладывает в печурку березовые щепки.
- А ты чего не спишь, полуночница? - спрашивает она девочку.
- Я думаю, - серьезно и отчужденно отвечает девочка.
- Вот те на!.. О чем ты думаешь?
- О Ленинграде... о многом...
- Ты разве ленинградка? Девочка кивает.
- Значит, мы землячки. А на Волге ты как очутилась?
- Я приехала к бабушке. Эвакуировалась, - медленно и четко произносит она трудное слово.
- Ты так говоришь, будто одна приехала.
- Одна, - так же серьезно и строго подтверждает девочка
- Одна? - кондукторша недоуменно, чуть испуганно смотрит на девочку. Такая махонькая!.. Да как же тебя мамка пустила?
- Мамы уже не было, - тем же страшноватым в своей ровности голосом отвечает девочка.
- Ну так папка.
- Папы уже не было. И Фенички не было. Никого не было. И бабушки тоже нет, ее бомбой убило.
- Господи! - всплеснула руками черненькая.
- Тише! - резко, хоть и вполголоса, сказала девочка - Папа Коля проснется. Он не велит мне про это говорить. И я не говорю никогда. Я думаю.
- И думать не надо. Зачем о такой страсти думать. Ты лучше думай, как с новым отцом заживешь. Он у тебя хороший!
