Таковы суть общие правила, кои здравый рассудок внушает всем людям, и которые Вера уполномочивает. Возвратимся к себе. Ты удостоил открыть мне свое сердце; я знаю твои горести; ты не меньше меня страждешь; твои муки, также как мои, неизлечимы, и тем неисцеленнее, что законы чести непоколебимее законов счастья. Ты их сносишь, признаюсь я, с твердостью; добродетель тебя подкрепляет; но один шаг еще, она оставит тебя свободным. Ты убеждаешь меня терпеть: Милорд, я смею убеждать тебя окончить твои страдания, и оставляю тебе судить, кто из нас дороже друг другу.
Почто медлим мы сделать шаг, которой когда-нибудь должно сделать? Станем ли мы ожидать, чтоб старость и лета привязывали нас подло к жизни, по отнятии ее приятностей, и чтоб мы влачили с трудом, бесславием и болезнью, бессильное и дряхлое тело? Мы в таких летах, когда душевная сила легко освобождает от сих уз, и когда еще человек умирать умеет: но позже он бывает принужден испустить жизнь со стоном. Воспользуемся временем, в которое скука жить заставляет нас желать смерти; устрашимся, чтоб она не постигла нас со всеми ужасами в минуту, когда уже мы перестанем ее желать. Я помню, что было такое мгновение, в которое я не просил ничего более у Небес, как одного часа, и в которое я умер бы с отчаяния, когда б не получил его. Ах! сколь тягостно разорвать узы, которые привязывают наши сердца к свету! и сколь благоразумно оставлять его, как скоро они разрушены! Я чувствую, Милорд, что мы оба достойны непорочнейшего пребывания; добродетель нам его показывает, и рок призывает нас его искать. Да соединяющее нас дружество соединит нас еще в последний час. Какая сладость для двух прямых друзей, окончить добровольно дни свои в объятиях друг друга, соединить последние свои дыхания, испустишь вдруг обе половины души своей! Какая тоска, какое сожаление могут отравить последние их минуты? Что оставляют они, выходя из света? Они выходят вместе; они ничего не оставляют.
Молодой человек! ослепляющий восторг приводит тебя в заблуждение; будь скромнее: не советуй, прося совета. Мне известны более твоих бедствий. Я имею душу твердую; я Англичанин, я умею умереть; ибо я умею жить, и терпеть как человек. Я видал смерть вблизи, и взираю на нее так равнодушно, что не хочу ее искать. Станем говорить о тебе.
Правда, что ты мне был надобен; душа моя имела нужду в твоей; старания твои могли б мне быть полезны; твой рассудок мог бы просветить меня в самом важном действии моей жизни: если же я им не пользуюсь, то кто тому виною? Где он? Куда он девался? Что можешь ты делать? К чему способен ты в теперешнем твоем состоянии? Какой услуги могу я от тебя надеяться? Безрассудная горесть делает тебя безумным и жестоким. Ты не человек; ты ничто, и если б я не смотрел на то, чем ты можешь быть, то видя каков ты есть, я не видел бы ничего на свете тебя ниже.
