При испанском короле Филиппе II (1527–1598) придворный церемониал был доведен до самой крайней изысканности. Правда, сам Филипп сделался пленником чрезвычайно запутанной сети запретов и предписаний. Даже посещать свою супругу в ее покоях он мог только с соблюдением точно установленного церемониала. Время оговаривалось за несколько дней; когда наконец наступал условленный час, король облачался в специально для этого повода предписанные одежды (черное придворное одеяние с плащом) и ждал обер-гофмейстера, который заходил за ним и вел его через многочисленные анфилады комнат, вдоль стен которых молча стояли дамы и кавалеры. Вот они приближались к покоям королевы, но вначале входил избранный для таких случаев гранд с канделябром, за ним — второй, с графином воды, и только потом, в сопровождении высокородных государственных мужей, появлялся сам король. В частных покоях королевы собирался «ближний круг» придворных. Ход церемонии был расписан самым подробным образом, так что король и королева в предписанных одеждах появлялись точно в одно и то же время. Спальня была подготовлена для цели встречи — продолжения рода. Гранды оставляли свечи и графины и, в строгом соответствии с рангом, торжественно, один за другим покидали помещение и ожидали в ближайшей комнате, пока король и королева, выходившие из разных дверей, отправятся в обратный путь. Можно считать почти чудом, что в результате таких государственных актов действительно появлялось потомство. Во всяком случае, Филипп II и Мария Португальская стали родителями воспетого Шиллером и Верди Дона Карлоса.
Испанский придворный церемониал переняли габсбургские родственники испанского правящего дома. В особенном восторге от него был любивший барочную роскошь император Леопольд I. При Марии-Терезии в строгий испанский церемониал добавили уютную венскую нотку, а ее сын, «модернизатор» Иосиф II, свел его до необходимого минимума. При императоре Франце-Иосифе церемониал опять стал соблюдаться бюрократически педантично, этим двор был обязан главным образом легендарному обер-гофмейстеру князю Монтенуово. Должно быть, у того имелось множество комплексов. Дело в том, что он был троюродным племянником императора, но, будучи внебрачным ребенком (сыном графа Нейперга), не имел права считать себя членом императорской семьи. Он компенсировал это, играя роль сверхстрогого блюстителя придворного церемониала. Например, когда сестра моей прабабушки Октавии, София, графиня Хотек, вышла замуж за престолонаследника Франца-Фердинанда, то Монтенуово подчеркивал свою власть тем, что, где только мог, давал почувствовать ей, что она — простая графиня — по происхождению не достойна быть супругой престолонаследника. Если моя двоюродная прабабушка и наследник престола входили в какой-нибудь зал, они никогда не могли сделать это вместе, только друг за другом, причем для престолонаследника открывали обе створки двери, а для нее только одну. Во время приемов, балов и других официальных мероприятий она не имела права появляться одновременно с супругом, а должна была входить в конце свиты, даже после самых младших эрцгерцогинь. После убийства в Сараеве различие в званиях было соблюдено даже и после смерти. Гроб моей двоюродной прабабушки был установлен на несколько сантиметров ниже, чем гроб ее мужа.
