Ты мой ненаглядный! | страница 74
– Ты, Гриша, красавец! Ты умница, Гриша. Профессия ведь на руках, ты механик! Женись! Тебе, Гриша, квартиру дадут.
И вдруг он нам всем сообщил:
– Я женюсь.
Пришел в гости к Карповым с этой невестой. Живот у нее был большим, выдавался, а «мордочка», – как объяснила бабуля, – «вполне ничего, на артистку похожа».
За месяц до свадьбы он вновь стал веселым, пить, правда, не бросил, но все обещал:
– Родится пацан, – сразу брошу. Нельзя. К отцу уважение нужно иметь.
Не знаю я, где они свадьбу играли. Наверное, в доме невесты. В чужом, и высоком, и каменном доме. (Сыграли бы в нашем, простом, деревянном, и был бы он жив, и сейчас еще жил бы.)
Весна была, пух по бульварам летал, как будто веселые ангелы в небе возились, смеясь, и щипали друг друга за пышные крылья. Открыли все окна. Жених, уже пьяный, сел на подоконник. Спиной к небесам. И вдруг улетел. Перегнулись и видят: лежит на асфальте, а волосы – красные.
У нас говорили, что Гриша «сгорел». Я не понимала: ведь он же разбился? Теперь понимаю: конечно, сгорел.
На этом и останавлюсь. Лягу спать. Приснись мне, мой дом. Я жива. И ты тоже.
Повесть
Жизнеописание грешницы Аделы
Был хороший провинциальный город, зеленая и мирная австрийская провинция. Явились румыны в своих этих шапках, усатые, смуглые, без церемоний. Сказали, что это – их город. Ну, пусть. Как жили, так жили. Румыны, австрийцы… А куры на рынке – все те же, петрушка – все та же.
Еврейские мальчики учились в австрийской гимназии – как она была австрийской, так и осталась, – читали Гомера, зубрили Горация. Кричали друг другу на чистой латыни: «Veni! Vidi! Vici!» А после дрались беззаботно. Ходили к молочнице, маленькой, доброй и сморщенной, вроде подгнившего яблока. Молочницу звали фрау Гавричек. Когда бы она дожила до сегодня, ей было бы… сколько? О, много. Не меньше, чем сто пятьдесят. А жаль, что она померла. Когда помирают такие вот тихие, смирные люди, особенно грустно: добра в жизни меньше.
У фрау Гавричек был подвал, заставленный банками с молоком. Молоко сворачивалось, потом становилось сметаной и творогом. Мальчики в серых гетрах и тяжелых башмаках играли на поле в футбол. Зеленое поле пропахло их по́том. Фрау Гавричек приставляла ладонь к глазам и звонко кричала:
– Попить не хотите?
Мальчики вытирали пот под волнистыми волосами; хрипя и откашливаясь, бросались в студеный подвал.
– Ах, мейн Готт! – восклицала фрау Гавричек. – Вы все мне побьете! Мейн Готт!
В подвале доставала белые кружки, доверху наполняла их свежим кефиром. Переступая своими тяжелыми башмаками, мальчики пили солидно, большими глотками. Потом убегали обратно на поле.