– Считаю до трех! – этот парень ревет. – Пеняй на себя: уложу вас, и всё!
Ух, мне горячо стало в брюхе! Ух, стало! Сейчас обоссусь на всю улицу! Ух! Задрать его надо, задрать – и с концами!
Но я не успел. Баба эта пришла.
– Сдурел! – она брешет. – Не видишь, он шутит?
– Шутник заявился! – тот, в клетке, ревет.
– Пошли, – брешет баба, – пошли поскорей! Сынок, извини! Видишь: шутит ведь он!
– Шутки в жопе у Мишутки! – ревет этот, в клетке.
Баба схватила Федора за лапу, мы сразу полезли в автобус тогда.
А пена летела. Вверху кто-то кашлял.
Я хотел согреть Федора, тыкался ему в плечо намордником, но Федор мой был как железный, и всё. Я ткнулся тогда даже к Шуре.
– Гляди, – она брешет, – и зверь наш струхнул! Тебя, значит, любит!
– Да я без него… – ревет Федор мой и к морде моей прижимается мордой. – Да я без него как без рук. Он не зверь. Он брат мне, вот так! И вообще: лучше брата!
А Шура ему говорит:
– Расскажи!
Она ничего ведь про жизнь-то не знала! Оксану не знала, Аркадия тоже, и Дашу с Настеной, и как мы все жили! Тут я заревел. Как сказать? Не могу.
– Мишаня! – мой Федор тогда забрехал. – Кончай ты реветь! Ты нас очень пугаешь!
А Шура ему говорит:
– Не, ты что? Совсем не пугает! Он мне – объясняет!
Какая она, значит, умница – Шура!
– Пойдем, – говорит она Федору. – Хочешь? Чайку хоть попьешь.
– А Мишаню куда?
– Да как же? Он с нами! Ведь он тебе брат!
В подъезде у них было грязно и мокро. И пахло, как будто не чистили клетки. За дверью висели какие-то шкуры. Одна была лошадь, другая собака, а третья – не знаю, но пахла железом.
Вошли к Шуре в клетку. Паршивая клетка. Стол, стулья, на стенах афиши. Едой и не пахнет. Наверное, нету.
– Одна? – говорит ей мой Федор. – Без мужа?
– С ребенком живу, – брешет Шура, – с сыночком.
– А муж где?
– Да он нам зачем! – она брешет. – Ребеночка сделал, большое спасибо.
– А ты молодая, – ревет ей мой Федор, – годам к сорока подвалило, не больше?
– А что? К сорока! Всё при мне! – она брешет.
– Да как же ты тянешь? Одна и с ребенком?
– Ну, как? А другие? Все тянем, не плачем. Ты выпить-то хочешь?
– Хорошее дело, – ревет ей мой Федор, – но я не алкаш, ты об этом не думай.
– А я алкашей не боюсь, – брешет Шура, – по мне хоть алкаш, был бы сердцем не сволочь.
– Ну, ладно, раз так, – отвечает мой Федор. – Пошли с тобой, Миша, в сортир, погуляем.
Вернулись. Еда! И хорошая! Хлеб, к нему много масла и много селедки. Еще огурцы и варенье из яблок.
– Вчера наварила. Антоновка. Ешьте! – ревет эта Шура. – Остыть не успело. Медведь, поди, любит? Они, говорят, сладкоежки, медведи!
