Наступила среда, 26 августа. Показывали очень смешной фильм «Бриллиантовая рука». Мать подошла к Кольке сзади, перегнулась через его стул и выключила телевизор. Колька задрал голову и посмотрел на нее. Похожая на козу незнакомая женщина отвела глаза.
– Коля, – сказала эта женщина. Кольке показалось, что рот ее полон травы и она пытается ее проглотить. – Коля, у нас в семье осложнились обстоятельства. У нас большая беда, К-к-оля, – коза подавилась травой, – и мне нужно уехать из Москвы, чтобы поправить свое здоровье. Бабушка тоже лечится…
Два выпуклых глаза неподвижно смотрели на Кольку.
– Но ты должен пойти в школу, – сказали глаза, и рот повторил за ними, как эхо: «Д-д-должен – п-п…»
– Ладно, – вдруг ответил Колька и почувствовал, что у него запекло голову, словно опять начался сон про лодку. – Ладно.
– Так что поначалу ты пойдешь в ту школу, где тебя знают и любят…
Коза вытянула вперед руку и погладила его очень горячей ладонью, как утюгом. Колька отдернул голову от ее руки.
– А потом, – давясь травой, заторопилась она, – потом мы, конечно, заберем тебя обратно. Это – вынужденный поступок, и все это не продлится больше двух-трех месяцев…
– Ладно, – повторил Колька, чувствуя, как печет голову, – ладно…
* * *
Сначала с мокрого песка под детским деревянным мухомором, только что заново покрашенным к началу сезона, поднялась Тамарка-бакинка.
Оказывается, все это время она пряталась в песочнице, а Колька, живший в том же самом дворе, и не подозревал об этом. Потом к ней присоединилась Петрова мать, обняла ее за плечи и поцеловала. И Тамарка, и Петрова мать были одеты в светлые платья, только на животе эти платья были сильно запачканы чем-то красным. Колька изо всей силы напряг глаза, потому что почувствовал, что сейчас должен появиться еще один человек.
И правда: там, где луна особенно сильно освещала двор, стояла скамейка с прилипшей к ней размокшей газетой и кто-то, в таком же светлом платье, как Тамарка и Петрова мать, сидел на этой скамейке, спиной к Кольке. Лица этой женщины Колька не видел, но даже затылок ее и худая рука вызывали в нем такую сладкую боль, что ничего другого и не нужно было: пусть только она сидит там, внизу, а он на нее смотрит. Но тут Тамарка-бакинка задрала голову и увидела его. Лицо ее засияло, словно увидеть Кольку было огромным счастьем.
– Смотри, – громко, на весь спящий двор, сказала Тамарка Петровой матери, – смотри, Коля!
Петрова мать тоже задрала голову. Он разглядел тоненький красный шрам на ее горле, но щека, которая запомнилась ему в виде ядовитой поганки, была чистой и белой. Петрова мать оказалась не такой, какой она была тогда, на даче, а совсем молоденькой, почти как Тамарка, может, чуть постарше, только глаза ее остались прежними.
