Эвдем собрался внести еще один формальный протест по поводу безнравственности докладчика, но его зашикали. Всем стало интересно.
— Что ж, ладно, — продолжил Эвген. — Вот хорошие новости. Четыре с четвертью акра поля по одиннадцать медимнов ячменя с акра дадут сорок семь медимнов. Десять акров виноградника по двадцать мерок с акра — легко подсчитать — двести мерок вина. Два и три четверти акра умножить на два, сыпучего или жидкого — вероятно, сверхоптимистичная оценка, но в любом случае это остатки — скажем, пять с половиной мер в денежном выражении. Подобьем итог... — еще одна пауза, пока он подбивал итог, — ... и каждый получает, — объявил он с триумфом, — двести пятьдесят две с половиной меры каждый. Недостаточно для всадника, конечно, но хватит для гоплита, и никакого позора в этом нет, никакого.
Мы смотрели друг на друга, как спасенные в последний момент с тонущего корабля.
— Удивительно, — сказал Эвмен, именуемый в кругу семьи «Человек-хорек». — Даже разделив земли вот так, мы все равно останемся богаты. И все это потому, что Эвдемону приспичило сбежать и дать себя убить?
— Вряд ли, — отрубил Эвдор. — Если бы Эвдемон был здесь, каждому бы досталось не семнадцать, а пятнадцать акров. По подсчетам Эвгена, мы все равно смогли бы произвести достаточно, чтобы попасть в гоплиты. И в этом суть дела. Отец не был дураком, он умел считать не хуже Эвгена, а скорее лучше. И все же он полагал, что мы конченые люди. Так что изменилось?
Таков уж был Эвдор. Отсюда его прозвище Апометеор — тот, кто сваливается на голову. Он получал особое удовольствие, искореняя всякие проявления оптимизма, как человек, уничтожающий крыс в своем амбаре. Хуже всего было то, что он всегда оказывался прав.
— Я так не думаю, — ответил Эвген. — Это же простейшая арифметика.
Эвдор покачал головой.
— Нет, это не арифметика. Ты основываешься на ложных посылках. Эвксен, ты у нас домашний философ. Объясни брату, что такое «ложная посылка».
Не стоит и говорить, что Эвдор был к тому же старшим из нас, что отчасти объясняло его пессимистичную натуру. Он дольше, чем любой из нас, жил под сенью навязчивой идеи отца о том, что мы все обречены на упадок и нищету, так что она превратилась для него в символ веры.
— Спасибо большое, я знаю, что это такое, — сказал Эвген. — И не думаю, что допустил подобный просчет.
Эвдор вздохнул. Ему прекрасно удавалось изобразить звук ледяного зимнего ветра в стропилах кровли.
— Ладно, — сказал он. — Я сейчас тебе все объясню, чтобы ты не ошибался так в будущем. Все свои хитроумные расчеты ты построил на средних значения урожайности. Может быть, ты расскажешь, как ты вывел эти значения? Я хочу знать, есть ли под ними какие-то основания, или ты получил их непосредственно от Муз, выпасая коз на склонах Парнаса?
