– Спасибо. Да благословит тебя Бог, – говорит он, беря деньги и направляясь вниз по улице к магазинам.
«Он благословил. Бог благословил меня», – думаю я, глядя вслед бездомному. – «А затем все забрал».
Отгоняю эту мысль прочь. У меня положение гораздо лучше, чем большинства людей. Но именно эта самая привилегия мне и претит. Мне восемнадцать. Я чистокровный европеец. По маминой линии у меня итальянские корни, а по папиной – русские. Я довольно симпатичный белый парень, мозг которого не запятнан общепринятыми стереотипами. Мы с мамой никогда не нуждались в деньгах. Мне повезло. Я нахожусь в привилегированном положении.
Бездомный, ковыляющий к магазинам, – вот кто нуждается в Божьей помощи больше меня.
София нуждалась в помощи больше, чем кто-либо.
И я подвел ее.
Не смог помочь.
Циркуляция жизни сливается в белый шум в моих ушах, омывая меня и все вокруг. Люди проходят мимо, представляя собой вереницу размытых лиц. Все кажется нереальным – это мир, заключенный в снежный шар. Краски аллеи с магазинами тусклые, вместо того, чтобы быть яркими. В воздухе запахи стирофома и древесины, а не солнца, грязи и жирного фаст-фуда. Все неправильно. Я неправильный.
Но я и так это давно знаю. Я вне нормы. Слишком выделяюсь. Слишком холодный. Не такой, как все остальные лица в толпе. Я не проникаюсь чувствами столь же глубоко, как они. Не трепещу от неимоверного количества переполняющих меня эмоций, как они.
Если бы я был больше похож на них, теплее, смог бы я предугадать, что собиралась сделать София? Смог бы понять ее лучше? Смог бы увидеть ее отчаяние и остановить его?
Если бы я был больше похож на Айсис, смог бы спасти ее?
«Вот что ты делаешь, Джек». – Эхом раздается ее голос. – «Ты защищаешь людей».
Мои пальцы подергиваются, костяшки пальцев обагрены кровью. Я разворачиваюсь и направляюсь к машине.
Я направлялся на встречу со своим новым работодателем, Грегори Калланом, из «Вортекс Интерпрайзес». А эта маленькая экскурсия на аллею с магазинами посвящалась банкомату, где я смог бы снять деньги. Но меня отвлек бездомный.
Сентябрьский воздух вокруг меня изнемогает от жары, сверчки исполняют одинокие песни в высокой золотистой траве на обочине шоссе. Волна испепеляющей жары – последнее издыхание зверского раз-в-столетие лета, поражающее Огайо. Колумбус никогда не выглядел суше или больше. Небо бледное, бело-голубое и простирается вечно. Белая рубашка прилипает к каждому пропитанному потом изгибу моего тела, а темный пиджак поверх нее неприятно жаркий.
