– Ты чего делаешь? – закричал Сашка.
– Я делаю?! Вы меня удивляете, господа! Зачем вы стоите на головах? Эксцентрика как способ деятельного преобразования видимого мира? – укоризненно спросил Даня и снова завалился.
Яра разобралась в ситуации первой.
– Ты что, не зажмурился? Ул, помоги! Тяжелый же он! – крикнула она, отлавливая Даню за шиворот. Вытянув руки, Даня пытался опереться о стены, одновременно поджимая ноги.
– Зачем ты меня по потолку волочешь? Я к нему прилип! – пожаловался он слабым голосом.
Яра втащила слабо сопротивляющегося Даню в комнату и посадила его на пол. Даня хихикал, пытаясь держаться за все подряд, в том числе за нос Яры.
– Отсюда такой вид! Это сногсшибательно! Как вы меня сюда прилепили? Патетика средств вербальной эксцентрики компрометирует дифференцируемую ренту творчества Райнера Марии Рильке в гомогенной обфускации оверселлинга ойкумены!
Витяра достал новый кусок пластилина и, заинтересовавшись, стал лепить Даню. Как скульптор, он ценил интересные натуры.
– От ты дуся! Чего-чего делает Рильке? – переспросил он.
– Воздействует на мимесис в плане обратной проекции на быт! – объяснил Даня и немедленно обвинил Яру в каких-то миазмах тромбализма, Макса же серьезно предупредил: – А ты ко мне ручками не тянись, мезаморф! Я тебя дезавуирую!
– Кажется, ты смолу слишком близко к болоту набрал! Большая р-разница потенциалов п-получилась! – шепнул Улу Макс.
Ул не ответил. Он уже несколько секунд, не отрываясь, смотрел под батарею, откуда струйками вытекал светящийся синий дым. Центром дыма был быстро вращающийся шарик – тот самый, что прожег дверь.
Струйки дыма расползались по комнате. Они были тонкими, как нити, но не рвались. Шарик продолжал настойчиво пульсировать.
Ваша жизненная позиция – что все плохо. Моя жизненная позиция – что все хорошо. Если вы последовательно будете придерживаться своей жизненной позиции – у вас все всегда будет плохо. Если я смогу никогда не изменить своей – у меня все всегда будет хорошо. И таким образом окажется, что мы оба правы.
Кавалерия
– Уходим! Быстро! – зашипел Ул, однако прежде, чем кто-то сдвинулся с места, шарик полыхнул и каждая из нитей выбросила еще с сотню, точно у дерева от ветвей разбежались более мелкие побеги. Теперь вся комната была оплетена.
Ул, опомнившись, поймал за рукав рванувшуюся к выходу Яру:
– Поздно! Замри! Не задевай это!
Шныр, который не умеет слышать с первого раза, и мертвый шныр – примерно одно и то же. Рина с Сашкой повиновались не столько Улу, сколько той мгновенной покорности, с которой его послушалась Яра. Через мгновение она уже сидела у стены, прижавшись к ней спиной. В двадцати сантиметрах от ее груди пульсировали сразу три нити.
