Собирались со слезами. Неделя счастья – этого так мало! И как же быстро кончаются такие недели…
Но другого решения не было ни у кого. Ранним-ранним мартовским утром Георг обнял Густу в последний раз. И, подхватив на руки укутанного, но так и не проснувшегося малыша, ушёл. Густа, выбежавшая за ограду, долго стояла, закутавшись в платок, и смотрела, как её муж и отец её детей удаляется дальше и дальше в лес, унося с собой её малыша и её любовь. Единственное, что оставалось у неё теперь, это Эмилия и – надежда на счастье.
Как показала жизнь, надежды сбываются не всегда…
После ухода Георга хутор опустел.
Эмилия, поначалу искавшая брата, затихала, едва только Марта, не спускавшая с девочки глаз, подхватывала её на руки. И та молчала, пригревшись и прижавшись к крупной и тёплой груди тётки. На руках у Густы она такой тихой не была, от Густы Эмилия хотела молока. Тёплого грудного молока, которого уже не было. Да, была корова, которая уже отелилась. И с молоком проблем не было. Да вот только держать бутылочку для Эмилии теперь могла и Марта.
Неделя за неделей шли и шли, но вестей от ушедших так и не было. Густа впала в какое-то странное оцепенение, словно провалилась в пространство вне времени. С виду всё казалось обычным и обыденным – дом, хозяйство, коровы… И требовало внимания, заботы, а главное, рабочих рук. Земля, оттаявшая и отогревшаяся, ждала семян, и нужно было пахать, и копать, и сеять… Густа рук не жалела. С утра до ночи она, как, впрочем, и Марта с мамой трудилась и старалась для своей семьи.
Папу, полностью оправившегося от болезни, начали потихоньку приглашать плотничать. И вновь, как в детстве, слышала Густа гордую папину присказку – Ну что, без Янки никак? Не можете без Янки-то справиться.
И очень легко было сделать вид, что ничего не изменилось, и ты снова, как в детстве, помогаешь маме копать грядку. Но это была только иллюзия.
Потому что мама больше не была той молодой певуньей, Марта не смеялась так заливисто как в детстве, а главное, по двору вовсю ползала крошка Эмилия с маленькими беленькими косичками и ярко-голубыми глазами. Это было её детство.
Детство Густы закончилось давно и безвозвратно.
Ей иногда казалось, что закончилось не только детство, но и вся жизнь. Вечерами, уложив дочку спать, она присаживалась у стола и вновь и вновь разглядывала единственное, что осталось от прошлой жизни – бумаги, где синим по кремовому было написано, что она – баронесса фон Дистелрой, жена Георга фон Дистелроя и мать двоих его детей. Бумаги… Густа, усталая и сонная, с недоумением смотрела на них и уже не понимала, было ли это по-настоящему, или ей только привиделось. Дни становились длиннее, а бумаги так и лежали на столе, как последнее свидетельство прошлого.
