Место возле неё занимала Елена. По её облику, и особенно по взгляду, можно было понять, что она дочь Фаусты. Поговаривали, что она точь-в-точь как своя мать в молодости. Такая же тоненькая, с осиной талией. Они сидели почти в обнимку, приподнявшись на ложе, и переговаривались. Блестящие чёрные волосы Елены падали как на её белую тунику, так и на тунику матери.
Создавалось впечатление, что Елена немного скучает. Однако оно было обманчивым. Она слышала и замечала всё, что происходило вокруг.
Константин дождался, когда закончится танец артисток, сам наполнил кубок и приподнялся с ложа. Его движение не заметили только самые захмелевшие.
– Друзья, – император говорил мягко, словно обращаясь к членам семьи, – я вижу, что многим пора освежится в саду. Мне хотелось бы завтра увидеть каждого.
– Что? – послышался сонный и пьяный мужской голос. – Неужели кто-то помнит… – он икнул, – об освящении храма?
– Церкви, – бросил в ту сторону Константин. – Не храма, а церкви.
Доброжелатели на соседних ложах толкнули пьяного и посоветовали больше не открывать рта. Но тот не услышал советов, поскольку успел упасть в объятия сна.
Фауста зашептала на ухо Елене:
– Твой отец продолжает удивлять меня. Только избавился от одного безумца и уже зовёт толпу других.
– На этот раз издалека. Из Палестины, – ответила дочь. – Всё меняется.
– Ничто не меняется, – горько усмехнулась Фауста. – Отец так и не понял, что мы одни. Мы должны править, ни на кого не оглядываясь.
– Нам никто не нужен?
Константин тем временем закончил тост традиционным пожеланием благополучия семье.
– Они уже приехали в город? – вновь спросила Елена.
– Нет. Они не доберутся сюда. Не успеют. Прости, что насчёт этого не предупредила.
– Предупредила, – они улыбнулись друг другу глазами.
В зал вернулся Крисп. Фауста метнула на него короткий взгляд волчицы. Гости поприветствовали молодого цезаря[36], и он занял место возле Константина. Фауста с дочерью поднялись и направились к ним. Император оказался в объятиях жены. А Елена, в отсутствии младшей сестры, подсела к Криспу. Она прогнала взглядом подошедшую рабыню и стала сама подливать цезарю вино. Через некоторое время к ней подошла служанка и подала свежий сосуд с фалернским.
Константин потерял интерес к пиру. Он опустил голову и лишь изредка подносил кубок с вином к губам. Впрочем, Фауста следила за тем, чтобы тот был полон.
Император погружался в собственные мысли. В воспоминания. Ему казалось, что он возвращается туда – во время последнего похода против Лициния. Он снова ощущал запах тех дорог. Пыли, поднятой тысячами ног… Но душно ему было не от этого.
