— Как‑нибудь потом… — поморщился я, не глядя на него.
— Влад!
— Ну, паучиха… — Я наконец‑то перестал пялиться в пол и посмотрел ему в глаза. — Очень сильная для меня. Слишком. Понимаешь?
— Паучиха… — глухо повторил он.
И уставился на дверцу шкафа за моей спиной.
А я сидел на рюкзаке и попытался вспомнить, когда это Гош в последний раз отводил глаза, разговаривая со мной. Кажется, всю жизнь я видел лишь его чуть прищуренный, очень внимательный взгляд, следящий за каждым мускулом на моем лице, то и дело вскидываясь к моим глазам. Это у него профессиональное. По лицу, по тому, как движутся зрачки, можно лучше любого детектора лжи узнать, врет человек или нет. Гош мне рассказывал, как это важно — постоянно следить за глазами собеседника.
А теперь вот сам взял и отвел взгляд.
Гош все молчал, тяжело вздыхая. А я глядел на него, и вдруг показалось мне, что я что‑то упустил. Что‑то важное… Что‑то такое, что все время было у меня перед глазами, а вот как‑то не замечалось…
Вот взять Гоша. Прикрывает меня от Старика, ничего ему не рассказывает. А раньше, я знаю точно, сам охотился втихомолку от Старика. Раньше. Охотился, охотился, а потом как отрезало.
— Ладно, как‑нибудь потом расскажешь… — пробормотал Гош и поднялся.
Хлопнул меня по плечу, перешагнул через раззявившуюся лямку рюкзака и вышел. Тихо прикрыл дверь.
А я остался сидеть, слушая, как он спускается вниз по лестнице. Хлопнула внизу дверь. Потом, через минуту, под окнами кухни раздалось урчание мотора.
Звук мотора стал Тише, удаляясь. Потерялся за другими звуками — и вдруг стало одиноко.
А может быть, зря я не рассказал все Гошу?
Как бы не оказалось, что это ошибка. Самая большая в моей жизни — и последняя…
Я поежился, обхватил себя руками — вдруг стало зябко. И на коже, и на душе. Страх снова был со мной. Тут как тут.
Черт возьми!
Я вскочил и, на ходу срывая одежду, сунулся в ванную. Сбросил последнее, забрался в ванну, от души задернул пластиковые шторки, чуть не сорвав их вместе со штангой, и до отказа рванул ручку крана. Горячие струи ударили в тело — три дня мерзшее, превшее в одной и той же одежде, пропахшее потом, грязью и страхом…
Горячие струи били в кожу, согревая меня и очищая. Хорошо‑то как!
Жмурясь от удовольствия, я облил себя гелем и стал сдирать мочалкой всю эту грязь и страх.
Грязь — что… Главное — страх этот с себя содрать! Смыть обжигающей водой!
Словно пометила она меня этим страхом…
Я потянулся к флакону, чтобы капнуть еще шампуня в волосы, да так и замер.
