Вишневая «девятка». Самая обычная.
Ушла вперед, но я все никак не мог прийти в себя. Пальцы на руле дрожали.
Я свернул на обочину, встал. Глядел вслед удаляющейся «девятке» и не мог понять, как же мог спутать ее с «ягуаром». Да у них же совершенно разный силуэт! У «ягуара» — зализанный, благородный. А здесь — рубленый, неказистый.
И все‑таки спутал… Спутал, и даже цвет другой примерещился!
С‑сука… Как же глубоко она меня зацепила‑то, тварь! Ведь уже несколько часов прошло. Первый слепой ужас отступил. Я надеялся, что и остатки вымоет из меня за пару часов… А выходит, не вымыло. Что‑то зацепилось в глубине, пустило корни.
И это всего шлепок… Простой шлепок, издали… А я…
Я поежился, хотя в машине было тепло. Раньше со мной такого не случалось.
И таких сук — одним дальним шлепком так зацепила! — я тоже раньше не встречал.
Рука сама потянулась к бардачку. Я отбросил крышку. Нащупал рукоять. Привет, Курносый. Один раз ты спас мне жизнь. Может быть, и еще раз сможешь?
Я посидел, лаская пальцами деревянную накладку на рукоятке, гладкий титановый барабан. Металл под пальцами отзывчиво согревался. Мало‑помалу и я пришел в себя. По крайней мере, руки перестали трястись.
Я сунул Курносого в карман плаща — теперь можно, теперь эта сука далеко! — и тронул передачу. Вырулил на дорогу.
Чем быстрее доберусь до города, тем лучше. Там будет легче.
Там — легче!
* * *
Солнце залило светом и согрело осенний мир, когда по краям трассы пошли пригороды Смоленска. Потом и сам городок. Наконец‑то!
Я сбросил скорость до почти черепашьей — верст сорок в час, не больше. И медленно полз по городу. С почти физическим наслаждением, — после трех дней пустоты, тишины и холода.
Теплый дом. Скопление жизни…
Вроде бы неказистый городок. Муравейного типа: малоформатный, насквозь панельно‑прямоугольный — долгая память о войне, которая почти стерла старый город… Но мне нравится. Бог его знает, почему — уютный он, что ли.
Может быть, как раз из‑за этой панельной простоты и скученности. Все квартирки крошечные, похожи одна на другую, как близнецы‑братья. Всё близко‑близко, все бок о бок, круглые сутки шум, гам, суета… Жизнь.
Здесь есть жизнь. Есть что‑то согревающее душу — что‑то теплое и родное, во всех этих неказистых житейских мелочах.
Я медленно вел «козлика» по городу, всем телом впитывая это живое тепло. По капле выдавливая из себя страх, стянувший внутренности в тугой холодный комок. Это всегда помогало. Вымывало из меня и холод отчаяния, и последние крупинки страха — если они еще оставались к тому времени. Всегда, но не сейчас. Страх никуда не уходил.
