Последняя формула
Подведем итог нашему беглому анализу. Мы выяснили, что на всех уровнях наиболее обобщенных редукционистских моделей исторической телеологии существует конгруэнтная траектория развития исторического процесса. Теперь остается лишь ввести все выделенные компоненты в обобщающую формулу.
Итак, в истории действуют два субъекта, два полюса, две предельные реальности. Их противостояние, их борьба, их диалектика составляют динамическое содержание цивилизации. Эти субъекты становятся все более и более отчетливыми и явными, переходя от расплывчатого, завуалированного, «призрачного» существования к окончательной, строго фиксируемой форме. Они универсализируются и абсолютизируются.
Первый субъект:
Капитал = Море (Запад) = англосаксы (шире — «романо-германны») = западнохристианские конфессии.
Второй субъект:
Труд = Суша (Восток) = русские (шире — «евразийцы») — Православие.
Двадцатый век — кульминационная точка противостояния этих двух сил, последняя битва, Endkampf.
В данный момент можно констатировать, что первый субъект почти по всем параметрам сумел одолеть второго субъекта. И главным инструментом, постоянно и на всех уровнях повторяющимся тактическим ходом Запада было использование некоей промежуточной (третьей) реальности, третьего псевдосубъекта истории, который всякий раз на поверку оказывался бестелесным миражо.м, призванным закамуфлировать истинную сущность эсхатологического противостояния и в итоге обеспечить Западу победу.
Победа Запада (во всем его объеме) может быть осознана двояко. Оптимисты-либералы утверждают, что победа окончательна, «история успешно завершена». Более осторожные говорят, что это лишь временный этап и поверженный гигант сможет подняться при определенных обстоятельствах. Тем более что победитель сталкивается с новой и совершенно непривычной для него ситуацией — ситуацией отсутствия врага, дуэль с которым составляла содержание исторического бытия. Следовательно, актуальный субъект истории, оставшийся единственным, должен решать проблему постистории, что ставит перед ним новый вызов — останется ли он в этой постистории субъектом или трансформируется в нечто иное?
Но это совершенно иная тема.
А что побежденный? Трудно ожидать от него ясных и взвешенных рефлексий. В большинстве случаев он не понимает, что с ним произошло, и ампутированный орган — в данном случае сердце — продолжает болеть и саднить, как это происходит у больных после операции. Мало кто ясно осознает,
