Никита вытянул вперед руки, ладонями вниз. Пальцы заметно дрожали. Как у алкоголика.
— Да, дела! — сказал Максим, покачав головой. — Тебе, брат, в монастырь надо. И еще один обет — не брать в рот спиртного.
Помолчали, дымя сигаретами.
— Слушай, — прервал молчание Максим, — я прямо сейчас выкину ее к чертовой матери. С концами! Где это?
Никита назвал адрес. Это было рядом — дом двенадцать по Чистопрудному бульвару.
Он дождался, когда откроется входная дверь, и придержал ее, чтобы молодая мамаша вывезла коляску. Поднялся на третий этаж и выключил рубильник на распределительном щитке. За дверью, где жила жена Никиты, Жанна, замолчал телевизор.
Максим поднялся на пролет выше. И подождал, пока она позвонит в электросеть и там ей скажут, что у них все в порядке и пусть она проверит рубильник на лестничной площадке.
Жанна, несомненно, подозрительно глянув в глазок и не обнаружив ни малейшей опасности, открыла дверь. И вышла. И мгновенно, еще ничего не поняв, оказалась в квартире с зажатым ртом и прижатыми к туловищу руками.
Максим два раза повернул ключ и увлек Жанну внутрь квартиры.
Она пыталась сопротивляться.
— Тихо, — сказал он шепотом. — Если не будешь орать, то останешься жить. Говори шепотом.
И медленно приоткрыл рот и ослабил хватку.
Жанна молчала, оценивающе оглядывая вероломного незнакомца.
— Деньги? — прошептала она.
— Нет.
— А, понятно. Пришел передать привет от моего мудака. Бывшего.
— Да, он сказал, что ты умная. Не соврал.
И тут Максим разглядел, что она еще и красивая. В смысле — сексапильная.
И понял, что одно насилие или два — какая, в сущности, разница. Несомненно, Никита его за это дело не осудит.
И изменил характер хватки с мертвой на требовательную.
С удивлением почувствовал, что она этому не противится. Напротив — прижалась (от нее так сладко пахло самкой!), задышала взволнованно.
У Максима мгновенно встал.
Но головы он при этом не потерял. Снял куртку, к которой была прикреплена постоянно подключенная к игровому серверу вебкамера, и повесил ее в прихожей. Так, чтобы камера уткнулась в стену. Ни к чему им это видеть.
И прошел в комнату…
Жанна стонала. Взвизгивала. Это был высший пилотаж. Такие попадаются не чаще чем раз в полгода, подумал Максим.
Он трахал ее, как дикое животное. Как бабуин. Как орангутанг. И ей это нравилось.
Этой взбесившейся сучке было мало. «Еще!» — завывала она и материлась, как шанхайская блядь, отдающаяся взводу морпехов.
Разлепились. И он слушал, не прерывая, как она его нахваливала. Как кляла мужа-импотента. Как уговаривала остаться. Навсегда. Как им будет вместе хорошо. Охуительно. Именно так и сказала — охуительно. И не сказала даже, а пропела нежно, отчего это слово утратило матерность и приобрело лиричность.
