Она бросилась на него, он попытался перехватить ее руку, она увернулась и глубоко пропорола ему ножницами кожу чуть выше уха, он отскочил, оросив кровавым веером ковер с гордым орлом. Споткнулся, наткнулся на телефонный аппарат: она взмахнула рукой, чиркнула ножницами, и в руке его оказалась трубка с жалко болтающимся отрезанным шнуром; он подумал «верно», нащупал мобильный. Отобрал ножницы, запихнул ее обратно в ванную и разбудил стремительным звонком друга, владевшего частным наркологическим пансионом.
Она не сразу стала его узнавать, но когда он пришел к ней в третий или четвертый раз, она улыбнулась. Улыбка была кривая, будто губа подрезанная, будто проспект раздваивается надвое, и он захотел ее еще сильнее.
Они гуляли по прилегающему к пансиону парку, она съедала по две-три ягоды из торжественного свежайшего килограмма. Долго задерживала ладонь на коре дерева, внимательно наблюдала за божьей коровкой, сосредоточенно чертила прутиком на песке кружки и стрелы, пока у него тилибомкал телефон.
Он поражался, как медленно она все делает, как тихо скользит ее взор и течет ее кровь. Он сам замедлялся и ковырял кору, и находил гриб. Выходя за ворота пансиона, он швырял стрелку на спидометре далеко вперед, отыгрывая потерянные с ней минуты. Этот перепад в ритмах изрядно поразил и смутил его.
Она просила привозить ей книги, и он сам, не доверяя почему-то референтам, покупал ей в магазине Пушкина и Достоевского, взвешивая на ладони тяжелые тома. Прикидывая, сколько бы весил такой кусок золота и сколько нужно времени, чтобы прочесть такую книгу; он даже пробовал читать. Читать не получалось, жизнь сбилась с пульса, в ней появились провалы и паузы, она словно обмякла, потеряла упругость. В его собственную стрелообразную судьбу вплелась теперь путаная нить его подруги. Во время встреч с ней он вдруг начинал прокручивать в голове сцены вчерашней стрелки, ища слабые места в своем выступлении.
А во время решающих переговоров он вдруг замолкал надолго и видел, закрывая глаза, ее лицо и коричневые узлы на тонких руках: через две недели он понял, что у него каждый день болит сердце. Наверное, от перепада давлений и скоростей. Он сделал то, что собирался сделать уже несколько лет: заказал себе песочные часы с золотым песком, и поставил их на столе в кабинете, и стал еще чаще выпадать из жизни. Прерывая вдруг диктовку или разнос, он переворачивал колбу и зависал над мерным ходом тусклых желтых песчинок.
